На многие планеты Населенных миров боль пришла внезапно, как гром среди ясного неба. Словно какое‑то древнее, успокаивающее чувство вдруг покинуло людей, чувство, которого никто не замечал, пока оно не пропало, и никто не знал, как теперь быть, но все поняли, что в самом сердце мира что‑то изменилось. Краткая вспышка в районе звезды по имени Аргос прошла незамеченной; минут годы, прежде чем астрономы свяжут День, Когда Пришла Боль, с Концом Вортинга. Но все уже свершится, миры разрушатся, и золотой век безвозвратно канет в прошлое.
В деревню Лэрда боль пришла, когда все спали. Той ночью пастыри не явились людям во сне. Маленькая сестричка Лэрда по имени Сала проснулась, в ужасе крича, что бабушка умерла, бабушка умерла!
Лэрд сел на своей низенькой кровати, ничего не понимая. Во сне он видел, как отец увозит бабушку на кладбище, – но ведь это случилось давным‑давно, она умерла около года назад, разве нет? Отец кубарем скатился с деревянной двухместной кровати, где спали они с матерью. С тех пор как Салу отняли от груди, по ночам в доме никто не плакал. Может, она проголодалась?
– Бабушка умерла, только что она была, и вдруг ее нет, словно мошка в огне, умерла!
«Словно белка в зубах лисицы, – мысленно добавил Лэрд. – Словно ящерица, извивающаяся в пасти кота».
– Да, умерла, – кивнул отец, – но не сегодня, давно. – Он поднял ее своими громадными руками, руками кузнеца, и прижал к себе. – Почему ж ты плачешь, если ее уже так давно нет с нами?
Но Сала безутешно рыдала, будто боль от утраты была еще слишком свежа.
И тогда Лэрд перевел взгляд на кровать, где раньше спала бабушка.
– Отец, – прошептал он. – Отец.
Ибо на постели лежало бездыханное тело, еще не успевшее окоченеть – хотя Лэрд хорошо помнил, что бабушку похоронили уже давно.
Отец уложил Салу обратно в кроватку, и девочка зарылась носом в соломенный матрас, чтобы ничего не видеть. Но Лэрд смотрел, как отец осторожно дотронулся до набитой соломой подушки возле головы своей матери.
– Еще даже не остыла, – пробормотал он. И закричал в ужасе и муке:
– Мама!
Этот крик поднял на ноги всех, даже путников, ночевавших в комнатах второго этажа, все собрались в спальне.
– Вы видите?! – кричал отец. – Она уже с год как умерла, не меньше, а тело ее лежит в постели и даже не остыло еще!
– С год?! – изумился старый писарь, приехавший верхом на осле накануне вечером. – Чушь какая! Да она вчера подавала мне суп на ужин. Неужели не помните, как она шутила, что, если постель моя окажется слишком холодна, твоя жена придет и с удовольствием ее согреет, а если же там станет чересчур жарко, тогда уж ей самой придется спать со мной?
Лэрд пытался привести мысли в порядок:
– Да, я помню, но мне кажется, что она сказала это очень давно, и при этом я точно помню, что сказала она это тебе, а тебя я до вчерашнего вечера ни разу не видел.
– Я похоронил тебя! – Отец бессильно опустился перед кроватью матери на колени и разрыдался. – Я похоронил тебя, забыл, и вот ты вернулась, и вернулось все это горе!
Плач. Звук рыданий был непривычен для деревни у Плоского Залива, и никто не знал, как справляться со слезами. Плакали только проголодавшиеся младенцы, поэтому мать спросила:
– Эльмо, может, ты поешь чего‑нибудь? Давай я сготовлю, хочешь?
– Нет! – выкрикнул отец. – Ты что, не видишь? У меня умерла мать!
Схватив жену за руку, он грубо оттолкнул ее в сторону, так что она налетела на табуретку и, споткнувшись, упала, ударившись головой о стол.