Пролог
Загорелый худощавый мужчина лет тридцати или чуть больше, в кожаном пиджаке и белой рубашке, высунул руку из дорогой машины с откидным верхом и указательным пальцем чуть ли не коснулся надписи на дорожном знаке.
— Поселок Ла‑Рош, — с благоговейным трепетом произнес он, казалось, наслаждаясь звучанием самого слова — Ла‑Рош.
— Подумаешь! Надпись, каких на здешних дорогах сотни и сотни, — саркастически заметила сидевшая рядом с мужчиной белокурая и удивительно белокожая, с тонкими чертами лица девушка.
Мужчина снисходительно усмехнулся.
— Господь воспрещает предаваться греху отчаяния и сомнения, а иначе… — пробормотал он, растягивая английские слова на манер жителя американского Юга. — Если бы ты знала, Сильви, что я готов выскочить из машины и целовать эту благословенную землю.
Сильви скорчила снисходительную гримаску.
— Неужели теперь это все твое?
— Наше, душа моя! Наше! Вся эта долина! — Он обвел рукой сочные зеленые пастбища, излучину реки, густые рощи грецкого ореха, а заодно и живописные, но явно находящиеся в плачевном состоянии старинные здания на холме. — Увы, за исключением нескольких домов. Но, разумеется, в ближайшее время они тоже станут нашими. Иначе я не Клод де Ларош!
Клода переполняла радость, ему хотелось выкинуть какую‑нибудь глупость, перевернуться через голову, станцевать с Сильви на лугу. Надо быть начеку, подумал он с усмешкой, дабы не погубить репутацию в первый же день приезда в родные места. Здешние жители довольно консервативны…
— Вид весьма запущенный, — скептически заметила Сильви, бросив взгляд на поселок, рассыпавшийся по склону холма.
Клод вгляделся, и легкое беспокойство омрачило его сияющее лицо.
— Возможно, понадобится кое‑какой ремонт, но это в порядке вещей, — заявил он, отбрасывая в сторону все, что могло отравить ему радость возвращения домой. — Поехали дальше.
Они миновали каменный мост, с которого он в детстве удил рыбу, покатили по извилистой улочке, вьющейся между живых изгородей, — на ней он впервые в своей жизни поцеловал девочку — и, наконец подъехали к центру поселка.
— Остановимся здесь! — сказал он коротко, когда машина въехала на площадь.
Его немного забавляла собственная способность быть сдержанным в проявлении своих истинных чувств. Интересно, при виде того, как он лениво выбрасывает ноги из машины на каменные плиты, медленно поправляет съехавшие с переносицы солнцезащитные очки и неторопливо приглаживает взъерошенные ветром густые темные волосы, пришло бы кому‑то в голову, что на самом деле Клод Ларош, готов петь и плясать от переполняющего его счастья?
Что женщины! Ни одна из них не могла подарить ему счастья, сравнимого с радостью возвращения в родные места.
Юная спутница Клода опустила длинные загорелые ноги на булыжник, грациозно вылезла из машины и окинула скептическим взором маленькую площадь.
— Боже, какая глушь! — презрительно скривила она губы. — Почему не видно никакого ресторана, бистро или на худой конец какой‑нибудь закусочной? Я считала, что Франция более цивильная страна!
— Не расстраивайся, — бросил Клод, сам мрачнея с каждой минутой. — Как только мы окажемся в замке, я извлеку из подвала бутылку доброго вина, и мы с тобой со всей роскошью отметим наш приезд.
Тяжело вздохнув, Сильви заслонила глаза от солнца и проследила, как Клод с чисто французской небрежностью фланирует от одного угла площади к другому, за которым, как она знала с его слов, холм оканчивался отвесным обрывом к реке Жиро. Над этим обрывом, собственно, и стоял поселок Ла‑Рош.
С недоумением она увидела, как элегантный Клод наконец застыл в нелепой позе возле покосившихся кованых чугунных ворот.
— Не верю! — зазвенел его срывающийся от отчаяния голос. — Нет, этого не может быть!..
Сорвавшиеся с петель решетки ворот, ржавчина на них, заросший сорняками проход и — полное запустение вокруг. Сквозь буйную поросль жимолости, крапивы и чертополоха с трудом были различимы внутренние строения поместья.
— О Господи!
Клод ухватился за решетку и попытался отодрать от ворот гнилую деревянную перекладину. Кованые ворота — творение неизвестного мастера конца семнадцатого века — жалобно заскрипели, но устояли.
Сильви торопливо подбежала к Клоду и положила руки ему на плечи.
— Какая жалость! — лицемерно проворковала она, в душе ликуя, что теперь у них есть все основания вернуться из этой дыры обратно в Париж.
Лицо Клода снова стало аристократически надменным и непроницаемым.
— Кажется, мне придется основательно потрудиться, чтобы привести это место в надлежащий вид, — небрежно бросил он.
— Потрудиться? Ты с ума сошел! — возмутилась Сильви. — Уж не собираешься ли ты засучить рукава и голыми руками выдирать из земли весь этот бурьян?
Губы мужчины упрямо сжались, превратившись в тонкую прямую линию.
— Мой замок явно нуждается в солидном ремонте, — сказал он сухо и непреклонно. — И не только замок. В конце концов, кто‑то должен за это ответить!
— Придумаешь тоже — ремонт! Я тут всего полчаса, а мне уже неудержимо хочется сделать отсюда ноги, — надувшись, объявила Сильви.
— Но именно здесь наш дом, дорогая, — с легкой усмешкой заметил Клод. — Я ждал возвращения сюда всю свою сознательную жизнь. Ты, разумеется, вольна поступать, как хочешь, но я намереваюсь остаться здесь!
Не обращая внимания на протестующие вопли Сильви, он, словно притягиваемый магнитом, вскарабкался вверх по чугунной решетке, осторожно перебрался через копьеобразные острия наверху и, спрыгнув вниз, двинулся к разбитым каменным ступеням дома.