Время подошло к семи. По радио из области начали передавать последние известия, Архип уши навострил, голос у приемника поубавил, чтобы бабка не слыхала. "По северу области до тридцати..." - наконец обрадовала дикторша. "И-и, глупая, - попенял ей дед Архип. - Заталдычила одно..."
- Чего там бубнишь? - спросила бабка. - Сколько объявили?
- Чего сколько? - притворился непонимающим дед Архип.
- Не придуряйся... Про погоду чего сказали?
- А-а, слухать их... - пренебрежительно ответил дед Архип. - Они здеся были, на хуторе? Видели они нашу погоду? Сидят в тепле, поустроились и брешут.
- Померзнешь на сухарь, - вздохнула бабка.
Архип наскоро умылся, сел к столу. Бабка принесла с печи в полотенце завернутый горячий хлеб. Привозили хлеб на хутор редко, особенно в непогоду, но люди приспособились. Черствую буханку заворачивали в полотенце, в широкую кастрюлю наливали воды, ставили миску, а в нее хлеб. Вода в кастрюле кипела, под крышкой хлеб отпаривался, становился волглым, мягчел.
Выпив стаканчик самогонки, Архип принялся щи хлебать. Жена сидела рядом, вздыхала.
- Ныне-то уж не вернешься... - сказала она;
- Дал бы бог добраться. А на ночь-то глядя... Уж завтра.
- У Василия ночуешь?
- А где же...
- Сон мне нынче привиделся, а к чему - не приложу, - задумчиво сказала жена. - Маму видала. Мама хлебы печет. Вынимает, хороший, такой хлеб, чую сладкий, и так мне хлебушка хочется. А она не дает. Я прям слезьми кричу: мамушка, родная, ну дай хоть кусочечек, хоть чуток. А она не дает. А мне так хочется... Такой у него дух, прям донельзя сладимый. Почему не дала? спросила бабка. - Либо чем обидела ее, не так помянула? Прям в голову не возьму.
- Солонечиху поспрошай, - усмехнулся Архип, - она разложит.
- Придется, - всерьез ответила жена. - Ты дюжей ешь. Щи и мясо. Я тебе и самогонки для этого дела налила. Дюжей наедайся, а то померзнешь.
- Не замерзну, - успокоил ее Архип. - Как пододенусь, нехай тогда...
Оделся он, как всегда, по-зимнему, по-стариковски: теплое белье, телогрейку и ватные брюки, валенки, овчинные рукавицы. Но теперь, в дорогу, он надел поверх всего зеленый плащ-"болонью". Его когда-то сын за ненадобностью бросил. Но старикам плащ пришелся по нраву и впору. Он был легок и плотен, ветра не пропускал.
- Ну, оставайся тут с богом, - сказал Архип.
- Ты тама не задерживайся, - ответила бабка. - Праздник находит, а я одна. И сон, видишь, какой нехороший видала. Родная матушка хлебца не дала. А уж так хотелось...
Из своего двора вышел Архип ровно в девять часов. В эту же пору на центральной шоферы в гараж приходят. Пока они машины разогреют да соберутся, гуда да сюда, пока тронутся, Архип к грейдеру подгребется. Вот и получится впору.
Красное с морозу солнце только что поднялось. Багровые дымы редким лесом вздымались над хутором; легко, словно тоже с морозцу, розовело небо, и вся глубоким снегом полоненная окрестность, и даже сороки, молчаливыми стаями сидевшие на деревьях, даже сороки отдавали розовым.
Особо не надеясь, а просто на всякий случай, завернул Архип на колхозный двор. Ехали две машины на станцию, за комбикормом, но с шоферами сидели грузчики. Больше ничего не предвиделось.
Дорога от хутора к грейдеру лежала прямая, торная, снегом ничуть не занесенная. Одет был Архип тепло, легкой была амуниция, тела не вязала, и потому шагалось хорошо. Мороза он особого не чуял, но в лицо дышала стылым холодом белая степь. Куржак кучерявился по краям шапки-ушанки. И время от времени Архип рукавичкою тер нос и щеки, чтобы не познобить их.
День, судя по всему, должен выдаться удачным. Машины, конечно, пойдут, никуда не денутся. Так что добраться в район можно будет. И с углем должно выгореть, не зря ж в газете написано черным по белому.