– Сейчас подойдешь к санитаркам, спросишь Оксану, она тебе выдаст два халата. Халаты должны быть всегда чистыми. Чтобы ни грязи, ни, упаси Господи, пятен крови, понял? – завхоз скучно, с некоторым презрением, посмотрел на меня поверх вытертых до жёлтого металла очков.
Я равнодушно пожал плечами, и он подвинул ко мне посеревшую от возраста амбарную книгу. Я поставил две закорючки. Ручка была липкая, и захотелось помыть руки.
– Если испачкают, отдашь в стирку санитарке. Если порвут, зашиваешь сам. Или больным отдашь, со второго этажа. Они от безделья только рады будут. Только с ними аккуратнее, если не хочешь, чтобы на тебе какая-нибудь молодая приворот испытала, – завхоз снова посмотрел на меня, и я уловил в его взгляде истертую и редко используемую способность к шуткам, – Ты же не знаешь, что в её голове и по диагнозу? Да ещё под таблетками, – он показал мне прокуренные зубы, и я продемонстрировал ему свои.
Потом я расписался ещё за что-то и отправился на первый этаж разыскивать санитарку Оксану. Половицы старого хрущевского здания прятались под дырявым линолеумом и тоскливо поскрипывали, натерпевшись видимо за свою жизнь предостаточно. В коридоре было с десяток больных. Кто-то сидел на корточках, прислонившись к кисло-желтой стене; кто-то с видом зомби маршировал, стоя на месте; кто-то с тем же видом тащил свои ноги вдоль коридора палатного отделения. Вид почти у всех был жутковатый. Казенные пижамы в полоску и цветочек были застиранными и напоминали робу заключённых. Пациенты проводили меня взглядом до дверей сестринской. Смысл во взгляде присутствовал не у каждого, но реакция на движущиеся объекты была почти у всех. В голове шевельнулась ассоциация с фильмом ужасов.
Перешагнув через лениво скользящую по полу швабру в руках одной из пациенток, я осторожно прошёл кусок мокрого пола и оказался в проёме дверей сестринской.
– Здравствуйте, – обратился я к трем женщинам в белых халатах. Женщины, продолжая разговаривать, пробежались по мне взглядом и отвернулись. Моё приветствие осталось без ответа.
– Здравствуйте, – повторил я. – Я новый санитар. Мне сказали к Оксане подойти – халаты получить, – я вложил всю свою доброжелательность в молчаливую тишину крохотного кабинета.
Кроме женщин в белом, в крохотном кабинете ещё «присутствовали» диван, кресло, рабочий стол и окно за толстой решеткой. Женщины нехотя оторвались от обсуждаемой темы и посмотрели на меня с тем же выражением, что и завхоз, то есть с откровенной скукой и легким презрением. Этот неприятный и очень поверхностный интерес иссяк достаточно быстро. Они продолжили свой разговор так, словно меня здесь и не было да и слов никаких не произносилось.
Несколько больных увязались за мной ещё в коридоре. Они демонстрировали любопытство к происходящему и заглядывали в кабинет через моё плечо. После моего приветствия эти делегаты громким шепотом отправили к остальным новость: «Новый санитар устраивается». Не успел ещё звук растаять в воздухе, как моя персона начала набирать рейтинг. Количество зрителей за моей спиной увеличилось, а свежего воздуха убавилось. Это вызвало некоторое оживление среди медицинского персонала.
– Ну, чего мы здесь толпимся? – командным голосом поинтересовалась одна из моих будущих коллег. Она авторитетно встала из-за стола и вылила остатки чая в железную раковину. Затем развернулась к двери и попробовала разогнать сборище взглядом. Говорящая была достаточно молода, очень аккуратно одета, стройна и красива. Приятной я бы назвать её не решился из-за слишком холодных глаз и тонких надменных губ. В целом, женщина была очень сильно похожа на врачиху из «Гнезда кукушки». Да и вообще, очень скоро я понял, что совпадений с образами этого фильма было немало. Видимо, создатель шедевра был «в теме».
– Быстро, начиная с задних рядов, разошлись по палатам, – холодно и жестко отдала команду медсестра. – Сережа, ты понял?
Она в упор посмотрела на застывшего у дверей худенького мальчика лет 14-ти, одетого в безразмерную пижаму. Сережа несколько секунд бессмысленно глядел на её грудь, а потом, не выразив эмоций и возражений, повернулся сразу всем телом и зашмыгал тапками по линолеуму, нарабатывая в нем новые дыры. Пространство за мной очистилось. Тут же из-за спины говорящей выскользнула невысокая плотная дама в белом халате, которая до начала разгона зрителей молча сидела на диванчике. Она была примерно того же возраста, что и первая – лет тридцати пяти, но куда более приветливая на лицо. Её фигура с осанкой, способной дать фору отставному офицеру, была необычайно стремительна и подвижна.
– Иди за мной, – скомандовала она мне, выходя из кабинета. Голос был мягкий, но с отчётливым и быстрым проговариванием звуков. – Меня Оксана зовут. Тебя в чью смену поставили?
Ни ответить, ни представиться я не успел. Она ходила быстрее, чем я реагировал на вопросы, и я счел более важным поспевать за ней. Оксана решительным шагом неслась по узкому коридору, я шёл позади в нескольких шагах. При нашем приближении больные шарахались к стенке, уступая дорогу. Тех, кто находился в состоянии «растения», более разумные дергали вслед за собой. Я слышал, как за спинами по коридору шуршал шепоток: «Новый санитар устраивается».
В тот момент я ещё не осознавал, какая власть и какой страх сочетались в произнесённых словах. Я ещё не видел себя глазами этих людей, не мог понять, что в их любопытстве была веская причина. Только значительно позже до меня дошло, что от того, кто я и что из себя представляю, зависело очень многое в длительном и вынужденном заключении этих несчастных.
Маленькая подсобка в конце коридора, куда мы и пришли, провоняла хлоркой и мочой. Оксана отомкнула увесистый амбарный замок и по-хозяйски взялась перекладывать вещи на стеллажах, легко переходя вверх и вниз по двум зашмыганным табуретам. В процессе своих перемещений она бегло оценила мою тощую и долговязую фигуру и выбрала на верхней полке пару белых халатов.
– Второй – на смену, – пояснила она скороговоркой, всовывая мне обмундирование. – Как испачкается, отдашь мне. Так ты в чью смену?
– Ещё не знаю.
– Значит, в нашу будешь, – заключила она, приглядываясь ко мне, – Сейчас тебя Анжела к нам припишет. Петровича подвинет кому-нибудь, а тебя к нам.
– Почему? – просто из вежливости поинтересовался я, не имея особого интереса к тому, вместо кого и в какой смене мне предстоит работать.
– У тебя на лбу высшее образование написано, а её от этих алкашей уже тошнит, – легко расшифровала Оксана помыслы загадочной Анжелы.
Потом она повернулась ко мне всем телом и впилась в меня недоверчивым и изучающим взглядом, – Что ты вообще здесь делаешь? Одет вроде хорошо. На придурка не похож, – в её голосе и взгляде прорезалось столько неподдельного изумления, что я не нашелся, что ответить, и просто пожал плечами. – Ладно, потом познакомимся, – женщина спустилась на землю и подтолкнула меня к выходу. – Вон, в коробке, твой главный инструмент лежит, – она указала мне на ящик, забитый длинными стеганными лентами, напоминающими пояс дзюдоиста.
Оксана не ошиблась, я действительно оказался приписан к их смене. Медсестрой по имени Анжела была именно та жёсткая дама, которая продемонстрировала мне одну из методик разгона сборищ в этом заведении. Для меня она оказалась не Анжелой, а Анжелой Андреевной. И общалась со мной примерно тем же тоном, что и с больными. Потихоньку стало доходить, что уже сам факт моего трудоустройства сюда лишал меня возможности считаться здоровым.
Я опять расписался в нескольких журналах, принимая на себя ответственность за свои неправильные действия и действия больных в мой адрес. Закончив с бумажными делами, мы перешли к инструктажу. Наставления Анжела Андреевна выдавала мне в фоновом режиме, параллельно создавая какой-то больничный контент.
– На работе не пить. Один раз попробуешь – через месяц будешь безработным алкашом. Сразу себя правильно поставь, – эти слова были сказаны с некоторым сомнением, после беглого осмотра моей худощавой фигуры, – если больные поймают тебя на слабинке, всё – порядка не будет. Для всей смены будет не работа, а наказание. По правилам больных бить нельзя! – Анжела Андреевна выделила эту фразу голосом, внеся в неё формальную отстраненность. Для этого она даже оторвалась от бумаг и сделала короткую смысловую паузу, означающую: «бить надо, без этого никак». Однако вслух запретных мыслей не произнесла. – Если в суд подадут и синяки найдут, то и посадить могут. Понял?