– Господи, – изумилась Наталья Алексеевна! – Как ее угораздило? Сами говорите, домашняя девочка, из дома никуда.
– Через интернет или по телефону. Сейчас виртуальные знакомства кругом. Нанесло на нашу голову какого-то урода. На десять лет посадили! Видать, натворил что-то серьезное. Восемь отсидел, не ровен час, явится по досрочному. Надежда извелась вся. Наплел нашей дурочке с три короба, а та и уши развесила. От безысходности, что ли? Посылки собирает, на свидания к нему ездит. Чуть не половину зарплаты продуктами да сигаретами отвозит.
Сидит он недалеко от города, на зоне какой-то. Сначала прямо в лагере пожениться хотели, потом он передумал. Все, говорит, по-человечески организуем. Как выйду, распишемся, родственников соберем, вечер сделаем. Как вы думаете, выйдет что из этой затеи? Мы просто измаялись. И сестру жалко, и на племянницу глядеть сил нет. Совсем как тростинка стала…
Наталья Алексеевна подумала, что давать советы в таких историях последнее дело, но из вежливости попыталась успокоить:
– Знаете, мне один юрист, адвокат рассказывал: сейчас в тюрьмах многие без вины виноватые сидят. Скажем, вспылил парень, в драку сунулся или заступился за девушку. А не исключено, подставили. Сами знаете, какое сейчас время. Может быть, хороший человек, и все у них образуется.
– Ох, дай-то Бог, – с сомнением вздохнула соседка, а Наталья Алексеевна вспомнила собственное приключение, бывшее с ней много лет назад…
* * *
…Вскоре после окончания института она устроилась на крупный «закрытый», то есть оборонный завод. Весь их отдел стандартизации, где единственным мужчиной был начальник, неопределенного возраста щуплый лысый очкарик, послали на уборку урожая в какой-то Богом забытый колхоз. Очкарик от малоприятной командировки откосил, прикрывшись справкой о своем хилом здравии, а всех несемейных девиц, из коих, собственно, и состоял отдел, отправили в те самые места, куда Макар не гонял телят. Люди, между тем, в тех макаровых местах водились, доили коров, выращивали хлеб, и по осени им требовалась подмога горожан, чтобы успешно завершить уборку.
В сердцах взращенных-вскормленных советской властью граждан слово «колхоз» и сегодня отдается неким трепетом. Сколько романтических историй происходило под ясными деревенскими звездами, сколько было выпито экзотических напитков – начиная от примитивного плодово-ягодного пойла и кончая мутной самогонкой или брагой, действовавшей на неподготовленные городские желудки эффективней любого слабительного! Наталье Алексеевне припомнился нехитрый стишок тех лет: «Не теряйте время даром, похмеляйтесь "Солнцедаром"!» Из чего изготовлялся увековеченный в рифмованных строчках напиток, никто из потреблявших его не ведал, но самое вонючее яблочное вино, безусловно, выигрывало у него по всем показателям.
В ежегодную осеннюю «ссылку» начинали отправлять с первого курса вузов. Одновременно в ряды бойцов трудового фронта вливалась внушительная армия молодых заводчан, сотрудников всевозможных НИИ, конструкторских бюро и прочих контор. Вся эта королевская рать наряду с трудовыми подвигами совершала немало иных славных деяний.
Деревенские бабки, прознав, что к селу приближается отряд помощников, прятали по сараюшкам кур, гусей и другую живность. Позабыв про ломоту в поясницах, торопливо собирали остатки помидоров и огурцов с грядок. На огородах бабули оставляли разве что картошку, на которую городские не зарились по причине ее изобилия на окрестных колхозных полях.
Там среди бескрайних пшеничных полей и встретила Наталья своего Ромео, который, как оказалось впоследствии, тоже не понаслышке был знаком со словом «зона». Несмотря на житейский опыт, полученный за годы студенчества, проведенные в общаге, и какой-никакой здравый смысл, девушка, как многие барышни ее возраста, повелась на русые кудри, голубые глаза и веселый нрав добра молодца Геннадия. Вечерами на танцах он наигрывал на аккордеоне незамысловатые песенки, романтические вальсы и танго, благодаря чему слыл первым парнем на деревне.
Молодой специалистке нравилось его ненавязчивое, как бы между делом, ухаживание. Льстило, что на току Гена частенько отнимал у нее лопату и забирался вместо нее на грузовик отбрасывать от бортов тяжелое, пропитанное степной пылью зерно. В общем парень относился к ней добродушно-снисходительно, как бы покровительственно. В душе Наташи, в отношениях с мужским полом привыкшей быть на равных, такое покровительство рождало незнакомое прежде теплое чувство. Особенно ее трогало, когда он, видя ее неумелость или неловкость в каких-то делах, мягко говорил: «Эх ты, кулема!»
В отличие от других деревенских парней, выказывавших свои намерения четко и однозначно, Наташин кавалер вел себя на удивление пристойно. Он не распускал рук, не переступал черты, и вообще его поведение, как она поняла значительно позже, напоминало действия спокойного, уверенного в себе кота, забавлявшегося до поры до времени с пойманной мышкой.
Наталью смущало только одно. Ее новый знакомый довольно долго всячески уклонялся от рассказов о себе. Всякий раз, когда она пыталась узнать, кто он, чем занимается, почему болтается без дела по деревне, молодой человек уводил разговор в сторону, отшучивался и начинал рассказывать очередную байку или анекдот.
В конце концов постепенно, словно нехотя, обходительный поклонник рассказал, что работает проводником на железной дороге, а в селе сейчас находится в отпуске, гостит у матери. Потом, как бы случайно, Геннадий проговорился, что в городе у него живет дочка, которую он очень любит. Относительно жены Наташа так и не поняла, жил он с ней вместе, был разведен или находился в стадии развода. Всякий раз душещипательный рассказ звучал в новой интерпретации.
Поведение поклонника тоже постепенно начало меняться. Ни к чему не обязывающие прогулки по темным деревенским улицам или при завораживающей полной луне стали молодому человеку явно в тягость. Он все откровенней намекал, что неплохо было бы подумать о «продолжении банкета». Чем больше фантазировал красавец-кавалер, чем красноречивей открывал истомленную женским непониманием душу, тем ясней становилось недавней студентке: вся эта романтика может плохо кончиться. Ее беспокоило главное – как бы поаккуратнее выпутаться из ситуации.
Развязка произошла сама собой. За несколько дней до окончания сельхоз-ссылки, вечером перед очередным походом в клуб Наткина напарница Татьяна, женщина не первой молодости и кое-что повидавшая в жизни, отозвала ее в небольшой закуток, служивший в старинной избе, где они квартировали, сенями, и с тревогой в голосе сказала:
– Слушай, не ходить бы тебе сегодня в клуб. Я тут вчера одну вещь про твоего Генку от деревенских услышала…
– Что у него жена и дочка в городе есть? Так он сам мне рассказал все.
– Да нет, кое-что поинтересней. Ты знаешь, почему он по деревне без дела ошивается?
– В отпуск к матери приехал, он тоже мне сказал.
– Может и к матери, только в отпуск он не с работы приехал, что бы он там тебе ни наплел, а из других мест. С зоны недавно вернулся! Понятно? Как у них говорят: откинулся. Вот и слоняется как неприкаянный. И в колхозе оставаться не хочет, и в городе такого, известное дело, никто не ждет.
– Да ты что… – каким-то деревянным голосом пробормотала Наташа. – А за что он сидел?
– Этого я не знаю, – честно ответила Татьяна, – а только, подруга, кажись, надо делать ноги от такого кавалера. И как можно быстрей. Думается, до главного у вас не дошло. Больно уж он тебя обхаживал, словно на сладкое берег…
– Да что ты такое говоришь! – возмутилась недавняя студентка. – Стала бы я с ним… Будто я раньше ни с кем не встречалась!
– Дура ты, Натаха, набитая, только и всего! Все твои студентики – мальчики-зайчики. А этот – мужик. Вдобавок сидевший. Знаешь, какие там нравы в тюрьме? Мне кое-что понарассказывали. Он с тобой, как с малявкой, забавляется, а на ночь, проводив тебя до крыльца, к Вальке-шалаболке отправляется. У нее ни для кого отказа нет. Тебя он тронуть боится, наверное, чтобы шуму не наделать да снова за решетку не загреметь. Или на прощанье решил «просветить» по всем пунктам. Короче, деушка, надо тебе ставить точку в этой истории и как-то выкручиваться без потерь для хвоста.