Кубанский историк флота Александр Ильич Алешин, к которому я обратился за консультацией по поводу последних дней «Потемкина», к моему удивлению, пожал плечами.
– А что здесь загадочного? – сказал я. – В «Большой Советской энциклопедии» однозначно утверждается, что в апреле 1919 года он был подорван интервентами в Севастополе.
– А вот в «Советской исторической энциклопедии», – Александр Ильич раскрыл том, – написано следующее: «…В связи с угрозой захвата кораблей германскими империалистами броненосец был затоплен в числе других судов Черноморского флота у Новороссийска по приказу Советского правительства…»
– Так где же все-таки, – спрашиваю, – в Севастополе или Новороссийске?
– Скорее всего, где-то в третьем месте, – ответил Алешин. – Я думаю, «Потемкин» затоплен близ Керченского залива, рядом с броненосцем «Ростислав», чтобы перегородить доступ в Азовское море. Во всяком случае, во многих источниках говорится, что в начале тридцатых годов «Потемкин» подняли, но разрушения были обширны, после чего приняли решение – корабль разобрать на металл, но сохранить орудия, замечательные корабельные пушки, способные еще нести службу…
В 1925 году страна с шумом отметила двадцатилетие первой русской революции. Главным фактом этого события стал выход на экраны фильма Сергея Эйзенштейна. Накануне Нового года в Москве, в Большом театре, состоялось торжественное заседание с участием правительства, завершившееся премьерой кинокартины «Броненосец «Потемкин»». Я думаю, немного в мире есть художественных произведений, столь потрясших зрителей вот так сразу, с первого опубликования.
Это было вполне в духе времени: с классической сцены в жизнь властно входило новое искусство и сразу с оглушающим успехом. Критики восторженно писали: «В стены Большого театра – признанной цитадели традиционного академического искусства – ворвался кинематограф».
Для «Потемкина» наступили времена всеобщего восторга и подогретого им энтузиазма, а затем и эпоха безусловного идеологического и пропагандистского поклонения. Эйзенштейн сразу и безоговорочно стал киноклассиком на все времена. Не беда, что великий режиссер всегда вольно обращался с фактами. Например, в фильме «Октябрь» он придумал штурм Зимнего дворца. Через ворота арки Зимнего дворца, которые редко когда закрывались, перелезали вооруженные матросы. Однако именно эта сцена вошла потом как документ во все последующие кинопроизведения об Октябрьской революции.
В «Потемкине» роль мятежного броненосца исполнял старый корабль «Двенадцать апостолов», который еще в 1907 году вывели из состава флота, и он ржавел в глубине Севастопольской гавани. Во время восстания эскадренный броненосец «Двенадцать апостолов» был в правительственном конвое и готов был открыть огонь из башенных орудий по мятежнику. Да и сцена на одесской лестнице была придумана, но столь гениально, что некий солдат, принимавший участие в подавлении одесского восстания, впоследствии эмигрировавший в США, через много-много лет, увидев в Нью-Йорке фильм Эйзенштейна, был до такой степени потрясен расстрелом на ступенях, что пришел в полицию и заявил, что готов нести кару за совершенное злодеяние.
Настоящий же «Потемкин» ко времени съемок уже был расплавлен в мартеновских печах Мариуполя. И было что плавить – толщина его брони доходила до трети метра! По военно-морским оценкам это был замечательный корабль, до последней заклепки отечественного производства, а знаменитые пушки были изготовлены на Путиловском заводе. «Потемкин» прожил для линейного корабля очень короткую жизнь, всего 15 лет, а вот его артиллерийские башни существовали еще долго.
Их поднял ЭПРОН, водолазно-судоподъемная организация, очень много сделавшая, чтобы пополнить ряды молодого советского флота за счет восстановленных кораблей царского времени. Особое внимание уделено вооружению, которое отличали мощь и надежность. Несмотря на несколько лет, проведенных в морской воде, пушки «Потемкина» быстро привели в рабочее состояние и установили в качестве береговой батареи на острове Березань, прикрывавшем гирло Днепра. Она просуществовала до начала Великой Отечественной войны, не сделав, однако, ни единого боевого выстрела.
Немцы не вводили свои корабли в Черное море, а их союзники – румыны, зная огневую мощь «Потемкина», никогда на расстояние залпа к Березани не приближались. Орудия были подорваны нашими же саперами при эвакуации с острова и закончили свое существование в пятидесятые годы в тех же мариупольских домнах, где когда-то был расплавлен знаменитый корабль, проживший под тремя именами, но навсегда оставшийся в отечественной истории как броненосец «Потемкин».
Вот уж жаль! Сохрани мы эти пушки в музее – осталась бы навечно вещественная память о корабле, всколыхнувшем весь мир, ставшем предвестником тектонических потрясений, обрушившихся на Россию в грозном двадцатом веке, который поэт совершенно справедливо назвал «волкодавом», что бросается на плечи мировому человечеству.
Немцы, оккупировавшие Украину, потребовали от России спустить андреевские флаги и передать корабли им. В знак протеста часть флота ушла из Севастополя в Новороссийск, но и там желанной уверенности не получила.
Два самых крупных корабля – «Императрица Екатерина Великая» и «Император Александр III», под воздействием февральской революции переименованные в «Свободную Россию» и «Волю», темными громадами замерли на рейде Цемесской бухты в окружении миноносцев, среди которых находился и будущий «могильщик» эскадры – миноносец «Керчь». Его командир, лейтенант Кукель, единственный, кто решился на святотатство – расстрел собственных кораблей. Оказывается, Кукель уже давно находился под влиянием большевиков, но об этом тогда еще никто не знал. Думали, просто отчаянный офицер, «слуга царю, отец солдатам». Как часто бывает – ошибались…
Лето восемнадцатого наступило с испепеляющим зноем. На раскаленных палубах беспрерывно гудели митинги. «Даешь!» – надрывались молодые луженые глотки. По новороссийским улицам, хлопая пыльными клешами, слонялись увешанные оружием матросские толпы. Одна из анархистствующих групп добралась до Екатеринодара. Прослышав про жирного кубанского «каплуна», тут же начали грабить магазины на Красной, пугая местных шашлычников устрашающих размеров «маузерами», оглушая ресторации похабными куплетами «Цыпленка» и «Фонтанки». Милиция, поднятая по тревоге, выкатила станковые пулеметы, сдирая с пьяных тельняшек бутылочные бомбы и патронные ленты неправдоподобной длины.
В те же дни в Екатеринодар прибыли из Москвы крупный большевистский чиновник, член коллегии наркомата по морским делам Раскольников и нарком труда Шляпников. Задержались коротко, поскольку следовали в Новороссийск с тайным предписанием Ленина: «Флот затопить!».
Федор Раскольников к той поре был уже почти легендарным человеком. Кадровый мичман с Балтики, активный участник штурма Зимнего дворца, после новороссийского корабельного «расстрела» командовал на Волге канонерской лодкой «Ваня-коммунист», продолжая пользоваться особым благорасположением Ленина.
В тридцатые годы он загадочно погибнет в Париже, куда сбежит от репрессий, и будет слать Сталину письма, называя его тираном и сатрапом. Все это будет много позже, а пока Раскольников ставит Кукелю задачу зарядить по боевому расчету торпедные аппараты. Узнав об этом, командующий эскадрой, капитан I ранга Тихменев, дает команду срочно поднять якоря и возвращаться в Севастополь. Сам же уходит туда на линкоре «Александр III». Вместе с флагманом Цемесскую бухту покидает половина миноносного отряда. Наконец руки у Раскольникова и Кукеля развязаны…
Было это вечером 17 июня, а утром следующего дня первый торпедный залп получает в правый борт «Императрица Екатерина». Толпы народа с берега видят, как исполинский корабль вздрогнул и медленно, с дифферентом на корму, начал погружаться в пучину. Многие не скрывают слез, рыдают в голос.
Посреди блещущей утренними бликами морской глади тихо тонет лучший линкор российского флота. Построенный на Николаевских верфях, он прослужил Отечеству лишь четыре года, восхищая любого величием корабельной архитектуры, вооружением (44 орудия), броневой защитой, мощью и скоростью. Имея угольные котлы, линкор развивал ход до 21 узла. И это при водоизмещении в 23 тысячи тонн и глубине осадки до 9 метров. Полуторатысячный экипаж «Екатерины» стоял на коленях вдоль обрывистого каменистого берега. Матросы, уткнувшись в бескозырки, плакали все как один, даже самые «отвязанные» – анархисты.