Они продолжали шагать вдоль борта карьера.
Слушая, Северцев думал: генерал, к сожалению, не учитывает того, что его предложения потребуют долгих экспериментов и больших конструкторских разработок. Подобные предложения, к сожалению, лежат за пределами чисто горняцкой науки. Это проблемы конструкторов и машиностроителей…
— А фамилии генерала не помнишь? — спросил Северцев.
— Помню, Яблоков.
— Петр Иванович?
— Кажись, он самый.
Северцев остановился и, улыбаясь, сказал:
— Так я его хорошо знаю. Он горный инженер, работал директором Сосновского комбината, я принимал дела у него. Помню, любую свободную минуту он в шахте, потому что сердце у него наше, горняцкое. Яблокова тогда взяли на партийную работу, он был секретарем обкома партии, председателем соседнего совнархоза. Видал, какие коленца выкидывает жизнь!
Степанов с уважением вспоминал московского гостя. Разговаривали они, как ни странно, на горняцком языке и понимали друг друга с полуслова. Интересовался генерал причинами простоя импортного оборудования, его новизной, надежностью, квалификацией обслуживающих рабочих. Потом перевел разговор на приписки в объемах работ, на то, что числилось в отчетах, но не выполнялось в натуре…
Степанов и до сих пор не мог разгадать истинной причины появления на Кварцевом необычного гостя.
— Генерал о приписках у меня выпытывал, — озабоченно рассказывал директор Северцеву. — Конечно, с золотыми концентратами у нас ажур, а вот с заготовкой леса иногда туфту в отчетах показываем: для выполнения валовки.
Северцева такое признание заставило даже внезапно остановиться.
— Разве ты, Виталий Петрович, не читал Указа Президиума Верховного Совета об уголовной ответственности за приписки?
— А ты читаешь планы, которые подписываешь предприятиям? — усмехаясь, спросил Степанов, останавливаясь рядом с Северцевым.
Михаил Васильевич промолчал: он видел, как лицо Виталия Петровича багровело, и знал, что в таком состоянии Степанов теряет над собой контроль и может наговорить лишнего.
Молча подошли они к крупной, на гусеничном ходу, выкрашенной в желтую краску буровой установке. На стенке ее было написано: «Майнинг корпорэйшн». Установка бездействовала. Под стрелой качалась, как труп повешенного, колонковая труба. Степанов толкнул трубу рукой, давая хоть какой-то выход кипевшему в нем возмущению: «Хорош гусь!.. Сам планирует туфту, а потом изображает этакую невинность…»
Северцев примирительным тоном признался:
— Бывает, подмахнешь не читая какую-нибудь канцелярскую муру, а потом самому стыдно становится… — И не удержался: — Но и ты не на высоте!.. Надуешься, как мышь на крупу, смотреть смешно… Ну ладно, — добавил он, — не поминай лихом! Отдам тебе единственный пока в совнархозе новый экскаватор — гигант ЭКГ-8.
— С восьмикубовым ковшом? — с удивлением переспросил Степанов, и когда Северцев утвердительно кивнул головой, лицо директора осветила добрая улыбка.
У кабины буровой установки стоял, скрестив на груди руки, светловолосый, кудрявый, как барашек, широкоплечий молодой мужчина. Он в раздумье разглядывал громоздкую машину.
— Все колдуешь, волшебник? — дружелюбно обратился к нему директор.
Когда тот обернулся, Северцев воскликнул!
— Фрол!.. Здравствуй! И ты здесь?..
— Знакомы со Столбовым? — удивился Степанов.
— Как же, на Сосновке вместе пуд соли съели! — улыбаясь, ответил за Северцева Фрол.
Северцев обнял его. Они расцеловались.
— Помнишь, Фрол, у Чертова камня, когда мы дорогу на Сосновку строили, — после первых возгласов и расспросов заговорил Михаил Васильевич, — один рыжий старик девицу-красу от тебя вицей отваживал?.. Как он поживает?
— Живет по-прежнему на пасеке, внука пестует, — усмехаясь, ответил Фрол и лукаво подмигнул: дескать, все образовалось…
— Дело прошлое, можно рассказать директору? — спросил Северцев.
Фрол, продолжая улыбаться, кивнул.
— В этой романтической истории и я тоже принимал косвенное участие, — признался Северцев. — Экзекуция, которой подверглась от суровой отцовской руки Елена Прекрасная, рассеяла мои колебания: я дал коня, отпустил Фрола с перевала, и в ту же ночь он похитил эту самую Елену Прекрасную из отчего дома.
— История, достойная описания в старинном романе, — заметил Степанов и одобрительно похлопал Фрола по плечу.
— Как Лена, дети? Сам-то что делал эти годы? — спросил его Северцев.
— Лена учительский институт окончила, малышей учит в здешней школе. Сын — настоящий башибузук… весь в деда! Ну, а дочка степенная, в мать. Я вскорости вслед за вами из Сосновки уехал. В горный техникум — учиться. По окончании сюда распределили. Вот и все мои дела…
— Конфликтуем мы с товарищем Столбовым! — не скрывая недовольства, заметил Степанов. И пояснил: — И вот что получается; работает буровиком, хорошо работает, но дальше расти не хочет. Предлагал я ему назначить и мастером, и начальником участка… Нет! Уперся, как бык…
— Работа у меня интересная. Я свое рабочее дело люблю и бросать его не собираюсь, — возразил Столбов. — Станки новые получили, вместо пяти — семи метров скважины за смену пятнадцать — двадцать проходить стали! За троих работаем теперь… А чем занимается, к примеру, горный мастер Пихтачев? Достает материалы да клянчит транспорт, чтобы можно было эти материалы привезти…
— Тебе государство среднее образование дало, с тебя и спрос другой! — пустил в ход свой козырь Степанов.
Но у Столбова были заготовлены веские аргументы:
— Я один такой? Рабочих-то со старой наукой — поднять да бухнуть — днем с огнем не скоро сыщешь! Среднее образование, оно теперь каждого коснулось. — И, меняя тему разговора, кивнул на буровую установку, спросил: — Так как, товарищ директор? Может, все-таки оживим мертвеца?
Степанов замотал головой:
— Не трогай! Гарантийный срок еще не прошел, будем вызывать представителей фирмы. — И, покрутив пальцем у виска, повернулся к Северцеву: — Торговцы наши… возьмут да потратят иной раз валюту на морально устаревшие механизмы… фирмачи-то рады сбагрить нам всякую заваль…
Втроем подошли они к бурому отвалу пустой породы, где тарахтел тракторный мотор.
Степанов заметил под гусеницами бульдозера, разравнивавшего пустую породу, бухту нового троса. Витки троса размотались, вмялись в глину, концы размочалились.
— Как тебе не стыдно, Цыганов! — крикнул Степанов чернявому бульдозеристу с землистым лицом. — Этот трос на валюту куплен, понимаешь? — И, схватив рукой конец троса, попытался вытянуть его из-под гусеницы.
Бульдозерист равнодушно обернулся.
— Это не в моей смене наехали на бухту, — спокойно заметил он.
Фрол тоже попробовал высвободить трос.
— Эх, Костя… рабочий человек, а так варварски относишься к своему, народному добру…
— Добро казенное. Мне с него корысти нет. Экономлю или трачу — харч мне один и тот же, — соскочив на землю и нехотя помогая тянуть трос, гундосил бульдозерист.
Кое-как трос все же удалось вызволить.
— Зайдешь ко мне после работы, — сказал Косте Столбов и, попрощавшись с начальством, спустился в карьер.
— Надысь парторгом его избрали, так замучил проповедями. Все ангела из меня хочет сделать, а я и чертом хорош… — буркнул Костя, когда Столбов исчез за бортом карьера.
Степанов, ругаясь, обматывал носовым платком палец, который уколол о проволоку троса.
— Цыганов! А почему не работает второй бульдозер? — спросил он.
Костя пожал плечами, процедил сквозь зубы:
— Из ремонта не вышел. Слесарь Варфоломей… того самого… загубил.
— Алкаш проклятый! — вскипел Степанов. — Завтра же выгоню с работы!
Костя насмешливо покосился на него и, взбираясь на сиденье бульдозера, бросил:
— А кому будет хуже? Он в леспромхоз подастся, а тут бульдозеры и тракторы стоять будут… Я, между прочим, тоже туда могу податься… На нашего брата везде спрос! — Вздымая облако желтой пыли, он погнал свою машину на заправку.