– Вы уверены, что не предпочли бы находиться в бессознательном состоянии?
– И как же ты приведешь меня в такое состояние?
– Например, стукну вас рукояткой пистолета по голове. Великолепная идея, по-моему.
Он засмеялся, и что-то затрепетало у нее внутри, словно крылья бабочки. Приятный раскатистый смех, без всякой злобы.
– Сейчас будет еще больнее, – предупредила она, запуская палец в рану, нащупала пулю, а потом ухватила ее щипцами.
Рейн не шевелился, только смотрел на нее, его дыхание оставалось равномерным, и Микаэлу восхитило подобное мужество. Бейнз, стоявший рядом, подавал ей лоскуты, чтобы вытирать свежую кровь.
Пуля выскользнула из щипцов. Она дважды пыталась извлечь кусочек свинца, и вновь открывшееся кровотечение подсказало ей, что Рейн может не пережить новой попытки. «Господи, помоги, иначе, не убив на дороге, я убью его здесь».
– Не заставляйте меня делать это, – умоляюще сказала Микаэла.
– Ты сама загнала ее туда, – ответил Рейн и провел ладонью по ее руке, мысленно произнося древние слова, чтобы вытянуть страх девушки на себя.
Микаэла вдруг ощутила тепло и покой, будто погрузилась в ванну. Она посмотрела на длинные смуглые пальцы, накрывшие ее руку, затем подняла глаза на Рейна.
До чего он красив: изогнутые черные брови над очень светлыми глазами, резкие черты лица, смягченные теплым оттенком кожи, под белой рубашкой проступают рельефные мышцы безволосой груди. Микаэла чувствовала, что, несмотря на внешнее спокойствие и расслабленность, он готов отреагировать на любые изменения в ее поведении. Осознание этого почему-то обострило ее восприятие, она заметила даже мелкие детали: тонкий шрам над бровью, цепочку на шее, то, как в свете лампы его черные волосы отливают синевой, что они подстрижены иначе, чем у большинства англичан. Это свидетельствовало о независимости Рейна, не подчинявшегося требованиям моды, не склонявшегося ни перед кем…
– Давай, – тихо прошептал он, будто прочитав по глазам, в какую сторону повернули ее мысли.
Повелительный тон заставил Микаэлу снова взяться за щипцы. Пуля вышла с первой же попытки, и она тотчас накрыла рану свежим тампоном.
– Иголку и нитку, – попросила она Бейнза, но тот протянул ей только иголку.
– Используйте его волос.
Микаэла нахмурилась. Рейн кивнул, она встала, еще раз вымыла руки и вновь склонилась к нему.
«Гром и молния, следовало поручить это Бейнзу», – подумал Рейн, чувствуя исходящий от девушки аромат. Черт побери, у него нет времени на женщин, особенно на тех, которые прежде стреляют, а уж потом разговаривают. И все же Микаэла восхищала его своей прямотой и решительностью, хотя он знал, что ей очень страшно. Рейн ухватился за покрывало, чтобы не погладить ее ягодицы, и даже не уловил, когда девушка срезала у него прядь волос.
А Микаэла, не замечая его смятения, вдела наконец волос в иголку, завязала узелок и принялась зашивать рану.
Рейн взглянул сначала на рану, потом на девушку.
– Будьте любезны красивой «елочкой».
Она увидела в его глазах смех и покачала головой:
– Вы еще можете шутить?
– А ты предпочитаешь, чтобы я разразился ужасными проклятиями?
– Это принесло бы вам облегчение.
Он пробормотал несколько слов, кажется, по-французски. Микаэла нахмурилась, а Рейн засмеялся.
«Какой у нее свирепый взгляд», – подумал он, морщась от боли.
– Что вы сказали?
– Я пожелал тебе волосатых рук и бородавок.
– О! Достаточно было несколько раз произнести: «Черт бы тебя побрал, несдержанная женщина».
– Чтобы пропало такое замечательное проклятие? – спросил он и, заметив ее испытующий взгляд, добавил: – Может, снять его?
– Я не верю в проклятия, – ответила Микаэла.
– Посмотрим, что ты скажешь, когда твое хорошенькое личико покроется бородавками.