По пути к плацу из отделения исчезают еще несколько человек. Вадька на лестнице вместо того, чтобы спускаться вниз, сразу же направился вверх на третий этаж и там притаился среди еще двух нелюбителей побегать по морозному снежному стадиону. Между прочим, это самое опасное место для желающих «откосить» от утренней зарядки. Зная все повадки курсантов, так как сам так поступал, Гвозденко, бывает, поднимается на третий этаж и ловит хитрецов, записывая их в свой блокнотик и потом отправляя все-таки на зарядку. Но бывает, что все проходит, как нельзя удачно и гладко, никто их там не ищет и по возвращению роты в казарму они пристраиваются к нам. Тупик, выбегая из подъезда, поворачивает вправо резко исчезает за углом казармы. Где он собрался прятаться на время зарядки, мне неизвестно, но стоять за домом на морозе и просто курить меня не прельщает, я бегу вместе со всеми на стадион в строю поредевшей роты и делаю несколько кругов по беговой дорожке.
Мы бежим в неполном составе роты, еще больше поредевшей при достижении стадиона, пар от горячего воздуха, выдыхаемого нашими молодыми грудными клетками, поднимается над стадионом. В первых рядах бежит старшина и о чем-то разговаривает с нашим отличником Федей, высоким курсантом из нашей учебной группы, отличником во всех отношениях. За нашей ротой пристраивается другая, двадцать четвертая, это курс на год младше нас, мы их зовем «тиграми». Почему? Они очень дисциплинированы и командиры батальона не нарадуются на них. Как говорят наши острословы: они рвут задницы, как тигры.
На втором круге возле площадки с тренажерами внезапно вырастает суровая фигура командира роты капитана Чуева. Он одет в шинель и его шапка натянута на голову так, что верхняя часть ушей залезла под нее. Между прочим, так уши мерзнут меньше, я проверял. Когда рота пробегает мимо него, он внимательно вглядывается в наши лица и в своем уме пытается вычислить кого нет на зарядке. Те, кто присутствует, замедляют перед ним шаг и смотрят прямо ему в глаза, всем своим поведением говоря ему: «смотри, я здесь! Отметь меня!» Да, не повезло Вадьке и Боброву, - думаю я. Значит, их могут лишить увольнения, хотя Чуев не злопамятный и в блокноты не записывает. Если ты ему попался с каким-нибудь проступком, то остается надеяться, что он просто не вспомнит о тебе. Такое бывает и поэтому к нему особой злости мы не испытываем, такой, как к Плавинскому или Гвозденко.
Сделав заключительный круг, рота останавливается и по команде все того же старшины делает различные упражнения. Каждое имеет свое название, из всех мне больше всего нравиться название «солдатская мельница», глупее я ничего не слышал. Однако, отдаленно оно и вправду напоминает работу ветряной мельницы, но это только если ты обладаешь приличной фантазией.
Наконец, время, отведенное на утреннее развлечение, заканчивается и мы дружно стучим сапогами по лестничным проемам, где к нам присоединяются умники с третьего этажа.
- Нас не вычислили? – спрашивает у меня Вадька.
- Чуев считал… - отвечаю я уже бодрым и проснувшимся голосом.
- Чёрт! Надо было бежать.
Я ничего на это не говорю, а только пожимаю плечами, каждый сам выбирает то, как ему поступать. Но у Вадьки еще теплится надежда на то, что его отсутствие останется незамеченным. Однако она тает, когда вошедший с мороза Чуев, раскрасневшийся и прокуренный, подзывает к себе сержантов замкомвзводов и дает им листок бумаги с количеством людей от их взводов, принимавших участие в утренней зарядке. Значит, те должны отчитаться кто и по какой причине отсутствовал на зарядке. А это в свою очередь значит, что Вадьку сдадут с потрохами, как бесстыдного прогульщика и сидеть ему в воскресенье в расположении роты.
Из своей половины тумбочки я вынимаю умывальные принадлежности, закидываю на плечо белое вафельное полотенце и спешу в умывальник, так как ограниченное количество кранов не позволяет расслабиться. Иначе можно проторчать в очереди и не успеть все подготовить к новому рабочему дню. Мне повезло, когда я захожу в помещение, освобождается раковина с краном без барашка, но тем не менее рабочим, из него тонкой струйкой течет холодная вода. Впрочем, другой и быть не может, мы лишены блага горячего водоснабжения и все приходится делать только холодной: и стирать, и умываться, и голову мыть, когда не попадаешь в баню.
- За тобой никого? – спрашивает меня Тупик.
- Нет.
- Скажи, что я за тобой, - бросает розовощекий юноша и убегает за зубной щеткой и пастой.
Через две раковины от меня плещется Вадька, а рядом со мной Строгин, наш помощник командира взвода.
- Вадька, - обращается он, сплюнув пенную воду, к моему товарищу, - ты где был на зарядке?
- На территории… - отвечает хитрый курсант.
- А разве ты должен был идти?
- Так, моя очередь…
- Но я ведь тебя не назначал, - говорит сквозь полотенце Строгин.
- Ну, не знаю, я подумал, что моя очередь, - настаивает Вадька.
- Ладно, отмечу, что был на территории, - машет рукой замкомвзвода и уходит в кубрик.
Вадька опять выходит сухим из воды. Это его фирменная черта. Что бы он ни сделал, какой бы «косяк» не допустил, он практически всегда остается без наказания. Об этом знают все. И если в какой-нибудь афере участвует Вадька, то можно смело к ней присоединяться, в итоге все пройдет успешно, он залог удачи.
Я ухожу, а мое место занимает Тупик. В кубрике тепло и пахнет портянками. Стас подшивает подворотничок. Он использует прежний кусок белой материи, только складывает ее другой стороной. Менять каждый раз новый подворотничок дело хлопотное и бесполезное. Так мы делали на первом курсе. Со временем мы приноровились использовать для этой цели один кусок материи, но побольше и сворачивать его в несколько слоев, меняя каждый раз только стороны этого куска, таким образом мы добиваемся всегда чистой белой материи, прилегающей к шее. Правда от этого белая прокладка между воротом кителя и шеей кажется очень толстой, но командиры на это не обращают внимания, так как в уставе о толщине подворотничка ничего не сказано.
Мне менять подворотничок нет необходимости. Во-первых, он у меня еще чистый, я его подшил только вчера утром, а во-вторых, мне вечером заступать в наряд, а на разводе наш внешний вид всегда проверяют, поэтому я решил подшиться уже вечером. Я сижу на табурете и смотрю в темноту пришедшего дня. Ненавистный ночью фонарь, сейчас не раздражает, а вырывает из ночи кусок плаца и памятник вождю мирового пролетариата. Тот безучастно стоит спиной ко мне и протягивает правую руку к фонарю, словно меняет в нем лампочку. Мне отчего-то грустно. Вспомнил дом и остро захотелось зайти в квартиру, переодеться и никуда не ходить, а только поесть и поспать и так несколько дней.
Мой портфель давно собран и лежит на полке у вешалки с шинелями, рядом с другими. Я подхожу и забираю его. У меня есть около двадцати минут свободного времени, и я могу почитать Ремарка. Его у нас читают все. Началось повальное увлечение этим автором с Вадьки. Прочитав «Трех товарищей», он передал книгу Бобру, Боброву, и понеслось по всему взводу, потом по всей роте. В итоге мы перечитали все изданные романы. Я сейчас читаю «Черный обелиск». Открыв книгу на заложенной странице, я мгновенно вместо стабильной советской «эпохи застоя» погружаюсь в нестабильную послевоенную Германию двадцатых годов.
- Вадька, по сусекам поскреби! – где-то вдалеке, совсем из другого мира слышу я голос Стаса.
- Только сгущенка осталась, - отвечает наш Тихорецкий казачок.
- А всё остальное?
- Съели!
- Всю посылку?!
- Так я вам говорил: меньше жрите! А вы накинулись словно с голодного края! Вот все и сожрали!
- И козинаки?!
- Нет, они пока остались, - успокоительно отвечает Вадька.
Козинаки – это фирменный продукт Вадьки. Он из Тихорецка и там, видимо, есть «козинаковый» завод. Родители нашего друга имеют какое-то отношение к нему и поэтому мы не знаем нужды в козинаках. По мере истощения запасов происходит их пополнение. Вообще, козинаки представляют собой плитки спрессованных подсолнечных семечек, залитых сладкой патокой. Я не скажу, что это какое-то чудо продукт, но он сытный, а для курсанта это многого стоит. У нас договоренность: наши родители присылают провиант нам по очереди. Поскольку мы со Стасом местные, то наши родители приносят пищу обычно в выходные, либо это делаем мы сами, возвращаясь из увольнения. Тихорецкие же ребята получают коробки раз в две недели и тоже чередуются между собой. Если мы вносим в наш «конгломерат» исключительно свежие продукты с небольшим сроком годности, то из Краснодарского края поступают долгосрочные, консервированные и засоленные: - сало, копченые колбасы, консервы мясные и вот эти самые козинаки. Последние всегда уложены стопкой и завернуты в газету. Вадька их припрятывает, и мы обычно их съедаем в самую последнюю очередь.