Принес известьице! Вот ведь, пригрел ехидну на груди! Эх, молодежь, подумал бы прежде, чем "радовать", причем тут шеф-то его - ведь он, Семен Михайлович, к тем конторам и вообще к внешторговским делам ни сном, ни чохом, его дело - заключение дать, техническое, по существу аппаратика этого, как специалисту, значит, - уж закупочная комиссия решит, там голов много, пускай они и делят ответственность на число голов своих, им проще да и по закону так положено, по инструкциям, а инструкции - дело святое и непреложное. Нет, не осталось чуткости в людях, огрубели, очерствели! И-эх, людишки, "порождение крокодилов"! А полумолодой шутник и тут не вник, не разобрался, ляпнул, что, дескать, знакомого представителя чего-то или кого-то (не уточнил) прямо на днях отозвали за аморалку и недостойный образ, а другой якобы вместе с самолетом на той неделе в море потонул. Дурак! Ну какие по дороге во Францию моря?! Чего пугаешь-то?! Семен Михайлович его выгнал из кабинета и до самого отъезда так и ни разочку не одарил благосклонной улыбкой, словечка теплого ни единого не сказал. Шутник заскучал что-то, совсем с лица спал. Ну да ничего, это ему только на пользу!.. Так что веселее вдвоем и надежнее, думал Семен Михайлович, мы народ коллективистов, мало ли чего тут у них принято; хотя поучиться есть чему, перенять, так сказать, ценный и полезный опыт, и все это на пользу выходящей из "стагнации" любимой родине! Ничего, мы ее из застоя-то вытянем, поставим, ослабленную, на ножки, рассуждал Семен Михайлович; как там поговаривал любимый литературный герой, большой специалист по международным отношениям - "Турция нам поможет"?! Точно, поможет, и не только Турция. Да и куда нам без помощи-то, народ не подготовлен еще, малокультурен, опыта по части демократии у него ни малейшего нету, кругом хамство и распущенность, лень и дикость... Нет, без помощи не обойтись. И сперва надо самым наикультурнейшим, наиинтеллигентнейшим и самым умным выходить на международный уровень общения, а потом, глядишь, при их посредстве дело и до широких масс дойдет. Но это потом. А покуда все на таких как он держится, на передовых людях нашего времени. Ну и разные там гугины на первых порах сойдут, как помощники... Так размышлял Семен Михайлович, лежа на широкой и мягкой кровати в номере на восьмом этаже отеля, расположенного если и не в самом центре Парижа, то и не на самых окраинах.
Мелодично динькнул телефон на столике у изголовья.
- Господин Дугин, алле, я не будил? Как спали?
- Мерси, бонжур! - ответил Семен Михайлович, привыкший к приторному голосу переводчика, как и обычно, с утра оповещающего о распорядке на весь день. - Как вы там, Пьер? Пора бы нам и делом заняться, а? Намекните шефу,
- О-о! Все будет о'кей, господин Дугин! Гость - вы, думаем - мы!
Минут через пятнадцать из-за двери ванной комнаты высунулась мокрая взъерошенная голова Гугина.
- Ну чего они, Михалыч?
- Все о'кей, Боря! Через полчасика машину подадут. Готовься, придется попотеть.
Листиков отбывал вторую неделю на "картошке". Картошки как таковой не было, копнили сено, но уж, видать, так повелось исстари - все работы в подшефном совхозе шли под этим кодом.
Иногда молодые ребята спрашивали у Листикова: сколько ему осталось до пенсии? Он отшучивался, говоря, что в любом случае навряд ли дотянет, а сам переживал и, глядя по утрам в зеркало на кожухе электробритвы, недоумевал: "Неужто так плох, ведь сорока пяти еще нету, чего они с этой пенсией привязались? А все сидячая жизнь - она кого хочешь угробит". Но зато весь остаток дня он в зеркала не смотрелся и потому чувствовал себя молодым.
Совхоз избавлял его от суетной нервотрепки с бесконечными срочными и наисрочнейшими справками, отчетами и многими другими чиновничьими делами-заботами.