С сожалением выхожу из измученной попки, глажу гибкую спину и любуюсь тем, как Хару кончает малышу в рот, а тот послушно глотает, слизывает. Он уже почти ручной — этот котёнок. Не то что упрямый братец, который только под нажимом и действием афродизиака становится послушным.
Смотрю на кровать, где сейчас спит Китори, тот начинает ворочаться, просыпаясь, и я улыбаюсь — пора заняться этим упрямцем.
Поцеловав на прощанье тонкую шею мальчика, аккуратно ссаживаю его с колен на кресло, а сам подхожу к постели, присаживаюсь, склоняюсь над Китори.
Коген, конечно, червь, но за такой подарок заслуживает благодарности. Если бы не он, то когда бы мы ещё встретили этих малышей? Нет, иногда наши люди устраивают рейды в поисках подходящих мальчиков и по институтам, но крайне редко, когда совсем делать нечего. Обычно же мальчики попадают к нам из модельных агентств, студий, всяких тематических конкурсов и смотров, где крутится наша агентура. Малыши, конечно, примечательные, что уж говорить — редкие самородки. Но они уже полгода в городе, а агенты ни сном, ни духом. Токио слишком велик, и в его мусоре может затеряться даже Звезда Африки.
Но теперь эти маленькие звёздочки в наших руках. Пока мы с братом допрашивали Когена и пробивали информацию, малышей перевезли сюда, на остров, в цитадель для элиток. И отсюда им уже никуда не деться.
Касаюсь пальцами шеи Китори, он вздрагивает, а я, усмехнувшись, скольжу дальше, стягиваю халат, обнажаю грудь. Когда касаюсь маленького сосочка, малыш окончательно просыпается. Пару секунд смотрит на меня удивлённо, ничего не понимая, а потом паника сводит напряжением всё тело.
— С добрым утром, Китори, — говорю я, продолжая медленно ласкать его грудь. — Как спалось?
Он судорожно выдыхает, почти вскрикивает и вырывается из моих рук, прижимаясь к спинке кровати. Я бы мог запросто схватить, завалить, сжать стройное тело до хруста. Но не делаю этого. Позволяю ему отстраниться, отдышаться, оглядеться. Ведь и посмотреть есть на что.
Хару не теряет даром время, и малыш Ханаки плавится от умелых ласк, стонет так беспомощно и так сладко, что от одних этих звуков можно возбудиться.
Вижу, как Китори смотрит на них, как дрожат руки, как бьётся в глазах отчаяние. Вижу, и тепло разливается по всему телу. Эта борьба доставляет столько же удовольствия, что и покорность его братика. Страх, упрямство, сопротивление — эти блюда хочется смаковать, наслаждаться вкусом. Наслаждаться и понимать: все трепыхания пташки бесполезны. Она попалась в силки, и ей не вырваться.
— Вы… — шепчет Китори. — Вы снова?..
Он не договаривает, но я понимаю без слов и просто усмехаюсь, оставляя открытым вопрос, накачан его брат или нет. Неизвестность мучительнее правды, так пусть помучается.
А в следующую секунду резко придвигаю Китори, опрокидываю на постель и, заломив руки, стягиваю их поясом от халата, привязываю к кровати. Мальчишка, придя в себя, кричит, брыкается, но я поднимаю его таз, сгибаю позвоночник, вынуждая упереться коленями в плечи. И сопротивление прекращается.
— Будешь лягаться — свяжу полностью, — ласково говорю я, одной рукой придавливая его ноги, а второй шаря по кровати в поисках смазки.
Китори всхлипывает. Довольно улыбаясь, глажу его попку и ввожу палец в покрасневшую дырочку. Малыш зажимается, но я резко надавливаю, срывая с его губ сдавленный крик.
Бесполезно сопротивляться, просто бесполезно. И он скоро это поймёт — мой славный, чудный мальчик. «Ханакай» — цветок удовольствия — так называется афродизиак. Это название как нельзя лучше подходит и малышам.
Я наслаждаюсь каждым вскриком Китори, каждым его вздохом, каждым стоном. Наслаждаюсь его упрямством и покорностью, его силой и беспомощностью. Я просто наслаждаюсь им.
Комментарий к 11. День второй: Таёдзэ
Давно я не возвращалась к этой работе. Простите. Мне бы очень хотелось написать здесь: «И вот я наконец вернулась. Грядёт продолжение!» Но увы.
13 октября я ложусь в больницу на операцию. Операция сложная и имеет все реальные шансы закончится весьма плохо. Так что я снова пропадаю. Может, на неделю. Может, на месяц. А быть может, что и насовсем.
Простите, что не закончила ничего, хоть и обещала. Простите, если кого-то когда-то обидела.
Я люблю вас, люди. Добра вам!
========== 12. День второй: Харумэ ==========
Двигаюсь медленно, растягивая удовольствие, и любуюсь малышом. Он хорош, чертовски хорош. Светлая кожа горит румянцем, реснички подрагивают, а нежные губы плотно обхватывают мой член. Сказочное зрелище, сказочные ощущения. Мальчик действует как опытная шлюшка, но выглядит так невинно, что это заводит и стимулирует почище любого афродизиака.
Больше не могу сдерживаться, ускоряю темп. Борясь с желанием всадить в Ханаки член по самые гланды, стискиваю гладкие волосы и трахаю в ротик, в этот чудесный ротик. Сладкое удовольствие накатывает волна за волной. Ещё раз, ещё — и я уже на пике, изливаюсь в своё маленькое чудо, держу, не позволяю отстраниться, заставляю проглотить всё. И он глотает — послушный, покорный сладкий мальчик. Выхожу из него, касаюсь головкой мягких губ, и малыш всё понимает, принимается вылизывать.
Слышу довольный смешок Тая. Тот, поцеловав в шею Ханаки, опускает мальчика в кресло, а сам идёт к его брату. Маленький упрямец как раз начинает просыпаться. Я же, сбросив остатки одежды, обнимаю Ханаки, поднимаю — худенького, лёгкого — и усаживаю на колени.
— Умничка, — шепчу на ушко, обхватываю мочку губами, ласкаю.
Малыш дрожит, с силой зажмуривает глаза, стискивает кулачки. Пытается бороться с возбуждением. Глупенький.
— Расслабься, котёнок. Ведь тебе нравятся такие ласки. Знаю, что нравятся.
Нежно касаюсь его вставшего члена, кончиками пальцев размазываю сочащуюся смазку по чувствительной головке. Ханаки тихо стонет и пихается в руку.
— Нет, малыш, — усмехаюсь я. — Не так. Ты знаешь, как надо.
Помогаю ему привстать и, быстро разработав податливую дырочку, аккуратно насаживаю на себя. Щекочу языком шею и плечи Ханаки, играю с затвердевшими сосками и двигаюсь в нём, даря мальчику смесь сладостно-болезненных ощущений. От очередного толчка он распахивает глазки, и я чуть разворачиваюсь в кресле, устраиваюсь так, чтобы малыш видел всё, что творится на кровати. Чтобы видел, как Таёдзэ трахает его братика. Видел и возбуждался.
— Нравится?
Ханаки лишь судорожно дышит и тянется к своему члену.
— О да, вижу, что нравится, — улыбаюсь и легко ловлю его ручки. — Развратный малыш, тебе нравятся такие игры. Ты даже не думаешь сопротивляться, в отличие от Китори.
Мальчик всхлипывает, а я продолжаю. Продолжаю трахать его и шептать:
— Хочешь отдаться ему? Хочешь ощущать его ласки, его поцелуи, его член?
Ханаки закусывает губу и стонет. Ловлю в этом стоне нотки удовольствия.
— Да, ты хочешь этого, — тихо смеюсь я. — Будь умницей, и мы поможем тебе сблизиться с братом, поможем побороть его упрямство. Братская любовь — это так прекрасно.
Учащаю ритм, вхожу резко на всю длину, кайфую от беспомощных вскриков Ханаки, от покорной податливости. Просто кайфую, трахаю его, терзаю поцелуями плечи, оставляя засосы. Кончаю…
Откинувшись на спинку кресла и переводя дух, я ласково глажу своего малыша. А он, расслабленный и уставший, лежит на мне. Котёнок тоже кончил. Кончил, не прикасаясь к своему члену. Кончил от того, что его трахали в попку.
— Уже устал, маленький? — спрашиваю я, запуская пятерню в шёлковые волосы. — Рано. Это только начало. Дальше будет веселее.
Поймав испуганный взгляд, улыбаюсь и подхватываю Ханаки на руки, а он инстинктивно цепляется за меня.
— Продолжим наши братские игры, — шепчу на ушко и шагаю в сторону кровати.
========== 13. День второй: Ханаки ==========
Руки, эти сильные руки только что стискивали волосы, не давая вырваться, а сейчас обнимают, ласкают. Он ласкает меня!
Как? Почему он делает это со мной? И почему я ничего не могу сделать? Не сопротивляюсь. Не пытаюсь даже!