— Умничка.
Сладкий яд, а не голос. Он проникает прямо в душу, разъедает изнутри. И я горю. Почему?!
— Расслабься, котёнок. Ведь тебе нравятся такие ласки. Знаю, что нравятся.
Нет! Это не правда. Я буду сопротивляться. Буду…
Мужские пальцы касаются моей возбуждённой плоти, и новая волна разливается внутри. Стон. Едва узнаю в нём свой собственный. Это не я. Не я так стону, не я тянусь сейчас за ласками. Не я!
— Нет, малыш, — тихий шёпот обжигает, завораживает, и я останавливаюсь. — Не так. Ты знаешь, как надо.
Нет! Пожалуйста, нет… Почему не кричу? Почему не вырываюсь? Почему послушно приподнимаю бёдра и выгибаюсь навстречу пальцам? Этим сильным и нежным пальцам. Они разминают меня там, разрабатывают, а я лишь сильнее зажмуриваю глаза, жду когда…
Дыхание перехватывает. Зажимаюсь, но боль пронзает всё нутро, и я стараюсь расслабиться. Член. В меня пихают большой член, снова насаживают. Чувствую его, чувствую растяжение, толчки, чувствую, как пальцы касаются моих сосков, как губы целуют плечи. Растворяюсь в ощущениях, пытаюсь не замечать боли. Ведь вчера я не замечал её и было хорошо.
От резкого толчка распахиваю глаза и вижу брата.
Братик…
Он со связанными руками лежит на кровати, а второй мужчина трахает его. Китори кричит, сопротивляется. Тихо, беспомощно, но сопротивляется, а я…
Я весь горю. Двигаюсь в такт толчкам Харумэ, прогибаю спину, смотрю на брата и горю. Острое, сладостное напряжение всё сильнее сдавливает член. Хочу прикоснуться к нему. Хочу, чтобы к нему прикоснулись…
— Развратный малыш, тебе нравятся такие игры. Ты даже не думаешь сопротивляться.
Беспомощно всхлипываю, потому что сильные руки держат мои, не позволяют прикоснуться к себе, не дают снять напряжение, кончить.
— Хочешь отдаться ему? — от этого голоса ещё больше бросает в жар, почти задыхаюсь. — Хочешь ощущать его ласки, его поцелуи, его член?
Закусываю губу, чтобы не застонать, но стон вырывается сам.
Китори, братик, как же это было здорово. Чувствовать тебя в себе: твою силу, твою нежность и страсть — всего тебя. Это грязно, неправильно, но так хорошо. Быть вместе, быть с тобой, быть твоим…
Я уже задыхаюсь. Задыхаюсь от собственных мыслей, захлёбываюсь в ощущениях, тону, и волны жгучего, ни с чем не сравнимого удовольствия накрывают с головой. Растворяюсь в бешеном ритме, в поцелуях, в ласках. Просто растворяюсь, уже не чувствуя ничего, кроме наслаждения, яркого, божественного наслаждения…
Ласковые руки лениво гладят по голове, и я постепенно прихожу в себя. Осознаю, что лежу на груди человека, который только что жёстко трахал меня. Чувствую его член, стекающую по бёдрам сперму и понимаю, что сам только что кончил. Кончил от того, что тот трахал меня в задницу.
Скребущий, омерзительный комок подкатывает к горлу, но мне не дают опомниться, не дают развеять липкий, пошлый дурман в голове. Харумэ улыбается, шепчет что-то, подхватывает меня на руки и несёт к кровати. Туда, где стонет Китори, прыгая на коленях у Таёдзэ.
— Видишь, малыш, твой братик уже изнемогает, — шепчет Харумэ, опуская на простыни и обнимая сзади. — Помоги ему.
Он шепчет, а я смотрю на брата. На его зажмуренные глаза, приоткрытый рот, на сведённые за спину руки, на грудь в капельках испарины и торчащие сосочки, на раздвинутые ноги и анус, в который ритмично входит налитый кровью ствол, на напряжённые яички и член.
Не успеваю понять, как он оказывается у самых губ, такой большой, такой гладкий, что хочется прикоснуться к нему. И я касаюсь. Сначала губами робко и неуверенно целую головку, затем начинаю ласкать языком. Братик стонет, почти кричит, а тихий голос нашёптывает мне на ушко:
— Молодец, малыш. Ты просто умничка. Твой братик думает, что ты под афродизиаком, так что можешь не скромничать. Будь смелее.
Я заглатываю член, плотно обхватываю губами и начинаю двигаться медленно, в такт Китори. Но очень быстро его движения становятся лихорадочными, неуправляемыми, и он кончает мне в рот. Его вкус, снова чувствую его, облизываю губы, и вновь припадаю к опавшему члену братика, вылизываю. Вылизываю его и чувствую, как он наливается новой силой.
Сильные пальцы уже привычно проникают в попку, и я жду властных толчков Харумэ. Но тот поднимает меня и с нежностью насаживает на уже вставший член братика.
Дыхание перехватывает, я замираю, но ненадолго. Китори под властью Таёдзэ начинает двигаться во мне. Во мне!
Как же это пошло, грязно и нереально классно: ощущать его в себе, ласкать нежную кожу, гладить по волосам. Наверное, я всегда этого хотел. Да, хотел. А братик думает, что я под действием наркотика. Отлично! Пусть так и думает.
Беру в ладони его лицо и целую в губы. В эти мягкие, податливые губы. Проникаю языком, ласкаю. Он мычит, пытается вырваться. Бесполезно, братик. Нас трое, ты один. Тебе не справиться.
Разрываю поцелуй, перевожу дыхание и чувствую, как на макушку ложится рука. Подняв глаза, вижу Харумэ. Он улыбается, а я всё понимаю. И, облизав губы, тянусь к нему, тянусь к его члену.
Комментарий к 13. День второй: Ханаки
Дорогие мои, любимые, Читатели!
С наступающим вас Новым годом! Счастья вам, улыбок побольше, тепла и терпения. Если вы читаете меня, то терпение вам очень пригодится. Надеюсь, эта небольшая глава порадует вас. =) А ещё я надеюсь в наступающем году дописать-таки эту повесть!
Я люблю вас! =))
========== 14. День второй: Харумэ ==========
— Ну что там? — спрашиваю я.
Таёдзэ хмурится, глядя на экран, и качает головой.
— Пока ничего.
Утром, прежде чем отправиться к малышам развлекаться, мы пробили всю выкачанную из Когена информацию, и обнаружили, что его секта находится под крылом старой и весьма уважаемой мафиозной группировки. В кругу посвящённых, где её называли Стая, иногда добавляя «волчья», ходило множество разных слухов: и что существует она около ста лет, и что раскинулась по всей стране, и что контролирует она вообще всё. Разумеется половину этой болтовни следовало стряхивать с ушей, но, в любом случае, ходить под Стаей было очень выгодно, а контравать — себе дороже. Сообщив об этом старшему, мы получили приказ действовать аккуратно и забросили удочку через обходной канал, воспользовавшись Когеновским паролем связи с сектой. Если хотя бы треть слухов про Стаю — правда, то они уже в курсе, что Когена повязали. Но ответа пока не было.
— Скверно всё это, весьма скверно, — ворчит Тай.
Я подхожу к нему, обнимаю сзади.
— Расслабься, — шепчу на ушко и, обхватив губами мочку, начинаю медленно посасывать. Скольжу руками по груди и чувствую, как учащается его дыхание.
— Хару, что ты делаешь? — говорит Тай, а я улыбаюсь и опускаюсь всё ниже.
— Мы же на работе… — выдыхает братик, но даже не думает сопротивляться.
Медленно и аккуратно расстёгиваю пуговицу, затем молнию на ширинке, стягиваю брюки, и наконец прикасаюсь к члену, ласкаю его сквозь бельё.
— Хару, зараза, — стонет Тай, когда я пальчиками отодвигаю тонкую ткань и, проникнув под неё, сжимаю твердеющие от прикосновений яички, нежно массирую, а затем касаюсь области простаты, дразню.
Таёдзэ какое-то время пытается сдерживать себя, но потом издаёт что-то похожее на рык и валит меня на стол. Содрав одежду, Тай задирает мои ноги. Чувствую холодные, ласковые пальцы, подаюсь вперёд, давая понять, что уже хватит, я готов. И брат понимает, входит сразу мощным толчком.
Сильный, жаркий, ласковый. Брат. Мой брат. Он трахает меня, входит на всю длину, срывая с губ послушные стоны.
Да, братик, да. Вот так. Ещё. Сильнее. Резче.
Какой же это кайф — отдаться ему, раствориться в нежности и страсти. Подчинившись, подчинить…
Темп учащается, захлёбываюсь в ощущениях. Тай, солнышко, помогает рукой, а я цепляюсь за его плечи, тяну к себе, кажется что-то шепчу. Ещё один мощный толчок, и брат взрывается внутри меня, а через несколько секунд и я разряжаюсь ему в руку.