— Жень? — Джек тут же всполошился.
Женька не ответил, выключил комм, отвернулся к тёмному окну, в котором ничего не было видно. Ночи на Эдеме тёмные. А в небе — даже звёздочки не видать, всё затянуло плотными низкими облаками. Женька засопел часто и с присвистом. Пока они шатались с Джеком за консервами, пока встречались с Саньком, сидели в баре у Рейчел, в лесу начали отлавливать кабанов, чтобы перевезти зверей в заповедник. Он должен был быть там, с Филькой. Но вместо этого… Вместо этого… Он даже не попрощался со своим другом. Не успокоил его. Не угостил яблоком на дорожку…
Джек что-то сказал. Потом, кажется, судя по интонации, спросил. Потом замолчал, когда Женька помотал головой и махнул рукой. Плохо, что они на высоте, из флаера не выйдешь, один не останешься. Хотя можно посадить машину прямо тут, судя по карте, до модуля осталось немного, всего каких-то пара километров.
Скрипнув зубами, Женька заставил себя досмотреть снимки. Карта заповедника, сфотографированная прямо с экрана флаера на чей-то комм. Морда спящего Фильки крупным планом. Женька сглотнул комок в горле, вспомнив, каким маленьким и тощим был Филька, когда впервые пришёл к нему подранком зимой, заявился к модулю из лесу, с запёкшейся коркой ожога на спине — следом от лазерного выстрела. Ещё без этих страшных клыков, с более мягкой и редкой щетиной на щеках, с ещё целыми ушами, не тронутыми в драках с другими кабанами. Последнее фото — Филькин зад на фоне чужого осеннего леса. Проснулся и сбежал от опасных людей, как только смог встать на ноги. Женька мрачно подумал, что Филька даже его теперь к себе не подпустит. Если увидит.
— Дай бутылку, — тусклым, пыльным голосом приказал он Джеку. Когда стекло ткнулось под пальцы, Женька скрутил крышечку с горлышка и запрокинул голову, делая несколько глотков. — Спасибо, — сказал он, возвращая виски обратно. — Спрячь и больше не давай, даже если попрошу.
— Хорошо, Жень.
Взгляд у Джека был равнодушный, и от него настолько сквозило притворством, что Женька внутренне скривился. Что, так себя ведут киборги, у которых любое действие хозяина процессор одобряет как единственно верное? Такие у них лица? Даже если хозяин предатель и сволочь последняя?
Флаер пошёл на снижение, и Женька вздохнул с облегчением. Завести машину в гараж, а дальше… дальше…
— Иди спать, — сказал он Джеку, проходя по тёмному модулю насквозь, к крыльцу. Закрыл дверь и привалился к ней спиной. Потом съехал вниз и уселся на ступеньки у входа.
Тишина.
Холодно.
Темно.
Как-то там Филька? Там тоже сейчас темно и холодно. А ещё кругом незнакомый лес, незнакомые запахи, чужая территория, которую надо завоёвывать, утверждая свой статус. Неизвестно, где можно подрыть дерево, чтобы найти червей под корнями или растущую грибницу. Неизвестно, где можно устроить дневную лежку. Неизвестно, угостит ли кто-нибудь ещё раз яблоком или пирожком из комбикорма. Женька негромко хохотнул и сам вздрогнул оттого, насколько ломко прозвучал его смех.
Фильку было жалко.
Себя почему-то тоже.
Дверь, перед которой он сидел, приоткрылась, и Женька сперва услышал, как бряцает ложечка о край чашки, а потом учуял густой запах какао. Джек поставил кружку на крыльцо, но дверь не прикрыл. Послышались его мягкие шаги, сперва затихающие, удаляющиеся, потом — ставшие более громкими, возвращающиеся. Женька убрал чашку, взял её в руки, горячую, и подвинулся, давая Джеку раскрыть дверь шире, чтобы он тоже мог выйти на улицу.
— Совсем скоро ничего этого уже не будет, — сказал Женька, хотя ещё минуту назад он думал не о лесе и не о модуле, а о диком лесном кабане, с которым подружился и дружбой которого дорожил.
Ему на плечи опустился плед. Женька поёжился.
— Это ещё зачем? — спросил он настороженно. — Мне не холодно. Не надо.
— Мне — надо, — ответил Джек и уселся рядом, вплотную. — Я чувствую, что должен о тебе заботиться.
— Почему? — Женька хотел сказать, что не должен, ведь хозяин третьей степени — это так, ерунда, почти формальность, но слова не склеивались. Возможно, он всё-таки выпил лишнего сегодняшним вечером.
— Потому что ты мой друг, — ответил Джек. — У меня ещё не было друзей. Программа подсказывает, что подобное поведение вписывается в рамки понятия «дружба».
Так это программа решила, или ты сам понял, что мы друзья? — чуть было не сказал Женька. Потом ощутил себя циничной сволочью, которой уж точно становиться не собирался, и промолчал. Какая разница, программа или Джек самостоятельно решил дружить, тем более, что о друзьях — всё правда, да и программы «компаньон» у Джека нет, всё это враки годичной давности. Нужно было чем-то занять возникшую неловкую паузу, Женька кстати вспомнил про какао и сделал щедрый глоток из кружки. Горячо. Сладко. Его мозг лучше всего воспринимал сейчас только такую вот информацию, элементарную. Констатировал факты и не делал из них никаких выводов. Воздух — холодный, под пледом — уютно, Джек — плотный и сильный, прижимается к нему.
— Что, опять обнимашки? — спросил Женька, когда Джек локтем поймал его за шею и прижал ещё ближе к себе.
— Не совсем, — ответил он, разглядывая лицо Женьки в темноте чёрными, широко распахнутыми глазами. Что он там видел, было непонятно. Кажется, в глубине зрачков глаза Джека матово светились.
— А что тогда? — спросил Женька, тормозя. Они ещё никогда не были так близко. Ну, может, разве что в ту ночь, когда Джек вытащил его из омута на берег, замёрзшего в ледяной воде озера почти насмерть.
Но теперь не было того мертвящего холода, торопливости, озноба, сотрясающего тело. И Джек тоже не торопился. Кажется, он прислушивался к чему-то, слышному лишь ему одному. Или просчитывал варианты. Пауза между ними затянулась, и Женька, неловко крутанув в руках чашку, озарённый глупым подозрением, спросил:
— Ты что это задумал?
— А на что похоже? — спросил Джек задумчиво и как-то по-особому.
Женька проглотил нервный смешок, стараясь подавить внезапную лихорадочную дрожь. Ладони сделались влажными; он для уверенности вцепился в кружку сильнее. Сперва обнимашки, теперь… Конечно, ясно, на что это похоже, и как он раньше не заметил.
— На то и похоже. Короче, если ты сейчас полезешь ко мне с поцелуями… я те в рожу дам!
Голос прозвучал даже для его уха неуверенно. Для Джека — и подавно.
— Искренность — тридцать семь процентов, — констатировал он с какой-то скрытой удовлетворённостью. Ёпт.
Вторая рука Джека змеёй скользнула по вороту распахнутой куртки и легла на рубашку. Припечатала её к груди. Потом пальцы крепко сжали ткань и потянули. Женька судорожно сжал губы и нервно сглотнул. Закрывать глаза, правда, не стал: в самый последний момент сделалось интересно, изменится ли у Джека лицо, когда они станут целоваться.
Пауза затянулась ещё на секунду. Или на две.
На три?
Ничего больше не происходило.
Женька почувствовал, что сейчас взорвётся.
— Ну?! — требовательно спросил он. И только тогда Джек его поцеловал.
О-о! Это было ни на что не похоже! Ощущение мягкой силы под собственными губами и одновременное осознание, с кем он целуется — с киборгом, с парнем, с боевым Dex-ом, с Джеком; и Джек только что признался ему, что он его единственный друг, — всё это обрушилось на Женьку лавиной. Пронеслось по телу жаркой волной, осело в груди, растеклось по плечам, ударило в затылок. Женька воздел руки и схватил Джека за волосы, за вечно повязанный на макушке хвостик, и развернулся, наклоняясь. Когда выронил кружку с какао, не заметил, только звякнуло что-то, покатившись по ступеням на землю. Джек всунул в его рот свой язык. Облизал губы. Глаза его оказались закрыты. Заметив это, Женька тоже зажмурился, с трудом подавляя неимоверное желание сжать Джека в объятиях и зашарить по его телу руками, ощупывая, разминая твёрдые налитые мышцы и горячую гладкую кожу. Он целый год время от времени видел это тело — видел и не думал никогда, что настанет такой момент, когда ему захочется трогать его и прикасаться. Что будет можно, что будет хотеться. И сейчас в нём будто плотину прорвало. Жадно закусив напоследок чужие губы, Женька заставил себя от них оторваться. Он тяжело дышал. В глазах светились те самые звёзды, которых ему сегодня не хватало на затянутом тучами небе. Джек тоже шумно дышал и продолжал его обнимать. Они сцепились руками, как будто один боялся потерять другого.