"Живи, - кричат, - без голосования!"
- Разрешили мне - в виде эксперимента. Начал строить избу. Женился на Анастаське. И вот - живу.
- А с мужиками - как? - спросил Василий.
- Сошлись характерами. То они мне помогут, то я им. К примеру, строят мост - поворочаю бревна. Машина у них "скорой помощи". Слабенькая, видимость одна. Весной, летом по дороге из колдобин выворачиваю. Телка потерялась в лесу, глупая, - опять же ко мне, к Михаилу Ивановичу. Они вон мне телек установили. В благодарность, значит.
- Не обижают?
- Ни. Я им ничего плохого - они мне ничего плохого.
К вечеру Василий с Михаилом Ивановичем поставили второй штабелек, возвратились до дому. Мишутка встретил их на середине дороги. Василий вспомнил о качелях. Из той веревки, которой его связывали, сделал Мишутке качели, из подвернувшейся дощечки - сиденье.
Перед сном смотрели телевизор. Строители возводили пятиэтажку. Ходил кран, поднимались вверх этажи. Дом готов, солнце светится в окнах.
- Вздор, - сказал Михайло Иванович. - В лесу лучше. Воздуху больше.
- Однако, - обернулся к Анастасии Петровне, - спина что-то побаливает. Разотри-ка мне ее на ночь.
Анастасия Петровна молча поднялась, пошла в сенцы за снадобьем. Анастасия Петровна была вообще молчаливой: два-три слова за столом, вопрос, что готовить, прикрикнет иногда на Мишутку.
- Стесняется она, - пояснил Михайло Иванович. - Непросто освоить слова с этим проклятым "с". Слышишь - оно и у меня с присвистом.
В последующие дни еще заготавливали дрова. Ходили по малину и по грибы. Эти походы были очень ценными для Василия блокнот пополнялся записями.
- Слышишь? - останавливался где-нибудь Михайло Иванович. - Барсук забормотал: сердится, запиши. - Михайло Иванович уже знал, что Василий изучает язык животных. Одобрял: это соответствовало его философии о наведении мостов между животными и человеком. - Бур-бур-бур... С пустым возвращается, нет добычи, - продолжал он о барсуке. - Когда с добычей, рот у него занят, тогда он не бормочет - урчит.
- Пустельга!.. - Опять останавливается, оборачивается к Василию. - Подает голос нечасто: когда сыта и когда разгневается. Вот сейчас, - слышишь, - гневается.
Василий черкал в блокноте.
Идут дальше. Вдруг Михайло Иванович настораживается, опускается на четыре ноги, нюхает землю. Шерсть на загривке у него поднимается. Михайло Иванович раздражен.
- Пройди, - говорит Василию. - Не оглядывайся. Я тут отмечу...
Василий идет, не оглядывается. Через минуту Михайло Иванович догоняет его:
- Чужак, понимаешь? Второй раз натыкаюсь. Предупредил. И с раздражением: - Шляются тут всякие...
Шагов через десяток успокаивается, говорит более мирно:
- Не подумай, что я собственник - захватил территорию, застолбил. Кормиться, брат, надо, дичи все меньше становится. А тут - праздношатающие: один забредет, другой... Да и за Настей глаз нужен: моложе она от меня на девять лет.
Поскреб живот на ходу, добавил:
- Жизнь-то, она, знаешь, - жизнь...
Так они бродят и разговаривают.
- А как же! - говорит Михайло Иванович. - Я тут прописан! Домовая книга у меня есть. Жить - да без домовой книги?..
Возвратясь, Василий обрабатывал записи, разговоры. Мишутка обычно вертелся возле него. Мишутка был скромным и послушным ребенком. Качели его вполне устроили. Телевизор он любил, как все дети. Мультяшки особенно. Над Волком хохотал, Зайцу симпатизировал.
Спрашивал у Василия:
- Скоро очередной выпуск? Что там?
Василий утверждал:
- Скоро. А ты спроси, напиши им, - кивал на телевизор.
- Не умею, - Мишутка тряс головой.
- Учиться надо.
Мишутка потянул Василия за рукав, шепнул в ухо:
- Папаня учится. Букварь у него...
Это была новость. Василий сказал:
- С ним и учись.
- Да-а... - протянул Мишутка. - Кабы это просто...
Состоялся разговор с Михаилом Ивановичем.