— Может быть… Слушай, ты дрожишь вся. Успокойся, перестань психовать — ещё ж ничего не ясно. Кто знает, что стряслось! Парень неопытный, выпил лишнего, уснул у друзей, завтра вернётся… Бывает.
Инга помотала головой:
— Я обзвонила его приятелей. У них в субботу концерт, они сами в непонятках. И никто не знает, где он.
— Ну, всех не обзвонишь, — успокоил я её. — Он мог познакомиться с кем-то, девчонку встретить. Забыла, как сама ночи у Наташки просиживала? Успокойся. Лучше вот что: поставь-ка чаю. Как ты вообще? Я тебя сто лет не видел.
Я говорил, а попутно выкладывал из сумки печенье, горчичные сушки и две шоколадки — всё, что я успел купить в ларьке по пути. В этом деле главное — не переставать говорить, это успокаивает. А то в одиночестве женщина легко может накрутить себя до тяжёлой истерики. Вот и сейчас я говорил и видел, что Инга помаленьку расслабляется. Она задышала спокойнее, взгляд перестал быть загнанным. В глубине души я её понимал: в отсутствие родителей старшая сестра целиком отвечала за брата.
Интересно, она по-прежнему одна?
Инга тем временем решила последовать моему совету и взялась за чайник.
— Чёрный или зелёный? — спросила она.
— Зелёный, ты же знаешь.
— Ах да. Извини.
За чаем мало что удалось выяснить, но и это заставило меня задуматься. По словам Инги, в последнее время Игнат стал сам не свой. И не стоило списывать всё на переходный возраст, больше это смахивало на одержимость. Я не психолог, но тут и непрофессионал почует неладное. Он замкнулся, ночи напролёт просиживал в Сети, в группе появлялся всё реже, да и с сестрой почти перестал разговаривать. Заброшенная гитара покрывалась пылью. К двум тетрадкам, куда он записывал аккорды, песни и стихи, прибавились ещё несколько штук — Инга видела их мельком; Игнат их прятал. С половиной друзей он разругался, вместо них появились какие-то левые личности, которых Инга не знала.
— Ну, это всё не страшно, — успокоил я её, когда она закончила. — Ты мне лучше вот что скажи: он, часом, пить не начал?
— Жан, ты чего? Ты же знаешь: он спиртное на дух не переносит. Так… пиво иногда с друзьями. Кстати, у меня там рябина на коньяке. Будешь?
Я помахал рукой:
— Не сейчас. Значит, не пьёт… А как насчёт другой… э-э… дури?
Инга промолчала.
— Может, в милицию позвонить? — неуверенно предложила она.
— Даже не пытайся. — Я глотнул чаю и поморщился. — Пока не прошло три дня, они заявление не примут. Слушай, он денег не занимал? И у тебя, кстати, деньги в последнее время не пропадали?
— Вроде нет…
Я отодвинул чашку и встал.
— Пошли осмотрим его комнату.
Инга подняла на меня глаза, взгляд её сделался подозрительным.
— Зачем?
— Затем, что если у него там чего криминальное, пусть лучше это я найду, а не милиция… Пойдём.
Комната Игната разительно переменилась. Кое-что можно было предвидеть: добавился компьютер, новый музыкальный центр с МРЗ… Но поразило меня не это. Я не видел эту комнату три года, но прекрасно помнил, как она выглядела раньше. Обычная комната обычного мальчишки.
Теперь всё поменялось. На стенах появились тёмные обои, в тон им были подобраны гардины. Смотрелось всё довольно мрачно. Постеры с девчонками и мотоциклами исчезли, вместо этого на стене слева, прямо на обоях тушью или гуашью изображена большая волчья голова, просто огромная — в полстены высотой. Увидев её, я невольно вздрогнул. Рисунок выглядел своеобразно: художник работал со всеми оттенками серого, где-то изображение было отлично прорисованным, в других местах — схематичным, но при этом — вполне законченным. Сильная картинка. Есть у человека дар. Я фотограф, я в таких делах разбираюсь.
Выше рисунка красной краской пламенела надпись: «I HATE EVERYBODY». То бишь «Я НЕНАВИЖУ ВСЕХ».