====== Северьян Власьевич ======
Началась эта история со слова купеческого, нерушимого. Знал бы, чем дело кончится, язык бы себе прикусил.
Раз собрался я по торговым делам в страны заморские. Набил трюмы пушниной да рухлядью. В сотоварищи себе взял Спиридон Тимофеича, мужчину основательного, проверенного. Об одном сердце болело — дочерей своих одних оставлять приходится. Человек я вдовый, по делам торговым часто отсутствую. Вот и растут дочки, как трава в поле. Нет у них ни матери, ни тётки.
Но вот срок прощаться пришёл. Дочери мне в ноги кланяются, воют чуть как не по покойнику... Сердце-то у меня, старика, дрогнуло. Шутка ли, сколько не придётся свидеться. Ну, говорю, дочери мои любимые, просите, что хотите, любой гостинец вам из стран дальних привезу. Старшая моя, Лукерьюшка, о венце каком-то с самоцветами речь завела. Мол, надобно ей, чтобы камни в нём ярче солнца сверкали. Вот на что двадцатый год девке пошёл, а дурости в ней всё как в пятилетней. Где ж такой венец сыскать? А и найдёшь не обрадуешься. Ведь всяк, кто на это чудо взглянет, без глаз окажется. Ну, да думаю, куплю ей убор брильянтовый, вот и вся недолга. Средняя, Анфиска, вслед за сестрой дурить пошла. Нужно ей зерцало волшебное, в котором отражаясь, она стареть перестанет. Видно совсем сказки девкам голову заморочили. Я ж не в лес к Бабе Яге собрался, чай. Ладно, решил я дождаться, о чём младшая попросит. А Настенька глаза потупила и чуть не шепчет: привези мне батюшка цветочек аленький. Не такого, признаться ожидал я от дочерей своих: думал отрезы на платья потребуют, бусы или лакомства заморские. Ну, да обещал, никуда не денешься. Давши слово, держать его приходится.
Дорога нам выпала долгая да опасная, да без риску и барыша не бывает. Нажили мы со Спиридон Тимофеичем немало серебра да злата. Ещё и диковин заморских прикупили втридёшево, нагрузили трюмы доверху и в обратный путь собрались. Лукерьюшке прикупил я корону брильянтовую, Настеньке цветок думал уж дома раздобыть, где ж ему выдержать дорогу многодневную. А вот Анфиса задала мне задачу помудрёнее. Ну, не к бабе ж Яге в самом деле за помощью пожаловать? Так и сгинуть не долго от девичьей прихоти! Однако ж, слово данное в карман не засунешь. Стал я людей выспрашивать, не слыхали ли они о зерцале волшебном. И дошёл до меня слух, в землях немецких, у одного курфюрста сия диковина имеется. Дураку семь вёрст не крюк, да и триста бедой не покажутся. Делать нечего. Достигли мы неметчины. Спиридон в порту остался, за кораблями да грузами присматривать, а я в путь пустился. Курфюрста того нашёл я скоро, да и тувалет хрустальный у него купить-не купил, да выменял на пряности индийские. Не зря с собой взял товар редкий, чуял — пригодится в скорости. Что сказать, настроение у меня было преотличное. Ещё несколько дней и встретит ласково Русь-матушка. Да не так всё обернулось. Боком удача вышла мне.
Сбился я с пути, дорога была, да вышла вся... тропинкой узкой обернулась, а вскоре и тропинка сгинула. Попал я в топь непролазную. Коня потерял, сам еле не увяз. Налево посмотришь — пеньки да кочки. Направо взглянешь — кочки да пеньки. Куда идти в какую сторону? Делать нечего... пошёл я куда глаза глядят. К ночи я вылез из этого проклятого болота и огляделся надежду лелея увидеть жильё человечье поблизости. И впрямь — как из под земли предо мною выросли палаты каменные. Стал я в дверь стучать, никто не отзывается. Толкнул — не заперто. Смотрю — в горнице стол накрыт. А на столе фрукты сочные, вина заморские, гусятина жаренная... При виде этакой роскоши, у меня пол из под ног чуть не ушёл. Вспомнил я, что с утра у меня во рту и маковой росинки не было. Огляделся — вроде нет никого. Подошёл к столу накрытому и утолил свой голод немаленький. Хозяева всё не показывались... Делать нечего, прошёлся по комнатам, в надежде отыскать хозяев иль прислужников — да всё без толку. Время было уж позднее. И, увидев в одной из горниц кровать высокую, не удержался, прилёг на неё, да и заснул до зорьки утренней.
Когда пробудился я, хозяев всё ещё не было. Рассудив, что моё самоуправство может им не по нраву прийтись, решил я от греха подальше уйти из дворца этого позаброшенного. Проходя через череду покоев разубранных, увидел ярко-красный цветок на длинном шипастом стебле. Аленький. Такой, что в землях наших не сыщешь. «И Настеньке гостинец нашёлся!», – обрадовался я и выдернул цветочек из вазы.
Лучше бы я поостерёгся.
В тот же миг раздался пронзительный крик:
- Убери свои лапы от моего цветка!!!
Передо мной стоял человек не человек, зверь не зверь, а безобразное противное чудище.
- Я сказал!!! Убери лапы от моего цветка!!! – оглушительно рыкнуло чудище ещё раз.
Лапы были как раз у чудища, у меня-то руки вроде как. Но всё ж, не препираясь понапрасну, я поставил аленький цветочек на место.
Чудовище продолжало бушевать, от его зычного голоса у меня задрожали колени.
- Ты!!! – рычало чудище, — Явился в мой дом!!! Воспользовался моим гостеприимством!!! Спал на моей постели!!! Ел с моей тарелки!!! Но этого тебе оказалось недостаточно, ты решил ещё украсть мою розу!!! – чудище внезапно успокоилось и поведало мне голосом уже более спокойным: – За твою дерзость постигнет тебя смерть неминучая.
Я как мог уговаривал чудище пощадить меня, рассказал ему о трёх дочерях своих, которых он жестокосердно хочет оставить круглыми сиротами, не умолчал и об обещании вернуться домой с подарками... И зверочеловек сжалился:
- Хорошо, я предложу тебе сделку. У тебя, стало быть, три дочери?.. Езжай домой, порадуй дочерей подарками, а после пусть одна из них ко мне отправится.
- Как же мне отдать дитя родное в твои лапы когтистые!..
- Ну, будут у тебя две дочери, – обнажило чудище клыки в страшном подобии улыбки. – Считай, на приданном сэкономишь, купчина.
Как ни горько было мне, да никуда не денешься. Уж лучше одной дочери лишится, чем всех оставить сиротами неприкаянными.
На прощание чудище страшное дало мне перстенёк серебряный. Мол, стоит надеть его, как дома окажусь. Да и та из дочерей моих, что пойти согласится в вечное ему услужение, должна будет этот перстень надеть, и тут же перенесёт её сила волшебная в палаты его заколдованные.
Не обмануло чудище — только успел я перстень на палец натянуть, как очутился в своём дому, рядом с дочерьми моими любимыми да любезными.
====== Чудище безобразное ======
Эта история началась, когда посреди парадной залы околдованного замка появилась девушка. Она оглянулась кругом, и не обнаружив моего присутствия — упёрлась глазами в стену. Пользуясь тем, что она-то видеть меня не может, я всмотрелся в неё по-пристальней. Девушка не выглядела рассерженной или напуганной, в её взгляде были смирение и твёрдость. Значит, пошла сюда по доброй воле, из любви к отцу. Её лицо можно было назвать миловидным, даже красивым. Русые волосы были собраны в толстую длинную косу, перекинутую через плечо. О фигуре спрятанной под несколькими слоями рубах, юбок и пышным сарафаном было судить сложно. Но девушка явно была высокой и статной.
- Здравствуй, девица красная. Как звать-величать тебя? – спросил я пытаясь придать своему голосу максимально возможную серьёзность. Разумеется, я оставался невидимым, чтобы не подвергать нежное создание риску умереть со страху в первый же день.
Девушка низко поклонилась:
- Здравствуй, хозяин. Зовут меня Настенькой. Я дочь Северьяна Власьевича, купца, вас разгневавшего.
- Не называй меня хозяином, Настенька, – хрипло ответствовал я. – В этом доме ты не служанка и не пленница, а гостья моя желанная.
Девушка смотрела недоверчиво... Что ж, если бы она тогда узнала, что стоит ей попросить, и я не задержу её ни на минуту долее, то, пожалуй, покинула б меня в тот же миг. Но Настенька боялась, и этот страх удерживал её в замке.
Впрочем, вскоре страх её уменьшился. Я во всём угождал ей, наряжал в богатые наряды, самые изысканные яства и вина были в её распоряжении. Настеньке нравилось проводить время за пяльцами – я доставил ей и шёлковые нитки, и образцы узоров, какие только можно было сыскать и в её родных землях, и в странах заморских. Она больше не склонялась в глубоком поклоне всякий раз, когда слышала мой голос, но по прежнему называла меня «хозяином». И скучала, как я ни старался развлечь её. Когда Настенька вечерами сидела за вышивкой, замок оглашался монотонным протяжным пением, больше походящим на вой. Песни разнились, но звучали одинаково тоскливо. То Настенька печалилась о том, что ей друга милого не ждать, да всю ноченьку не спать, то жаловалась на чёрного ворона, вившегося над головой с явным намерением выклевать глаза уже мёртвому телу. Это пение задевало меня, раздражало, почти сводило с ума! Толстые каменные стены не помогали. То есть они помогли бы любому, но не мне. Находясь под действием проклятья, я в любой точке зачарованного замка слышал всё, что происходило в каждой из его комнат. Я мог забраться на чердак и заткнуть себе уши паклей, но и это не спасало от стонов, которые Настенька почему-то называла песнями. Приглушить звуки замка я мог только во сне. Но, увы, заснуть под это было задачей невыполнимой. Лечь спать пораньше — тоже невозможно. За ужином от меня требовались десятки мелких услуг. Настенька считала, что ей прислуживают слуги невидимые, и она даже не забывала ежедневно говорить им спасибо. В реальности же у меня не было горничной-невидимки, только моя магия. Которая, когда я спал, к сожалению, почти не работала.