Чародейка оставила на запястьях девки по руне Силы, а потом, когда те соединились меж собою тонкой нитью, подхватила ее одними лишь ноготками. Да укрыла нитью той себе голову, словно бы фатой.
Знала ли девка, что после кончины на теле остается след? Не след даже - комок силы. Эманации темной. И коль умеет кто сбирать ту энергию, да принимать в себя…
Чародейка вновь засмеялась.
Ее ладони, такие нежные и любимые супружником, ныне рвали плоть подобно острым секирам. И выкорчевывали позвонки из шеи девки, оставляя ту тряпично-послушной, неестественно мягкой для человеческой плоти. А на позвонках тех не царапинами даже - темными полосами, - выжигались знаки-руны, что запретными слыли в мире людей.
Семь рун, дивное число.
Ворожебное. Как для живых, так и для мертвых.
Чародейка испустила довольный вздох. Измазанная в крови, ныне она была покойна, тиха.
Да, теперь ей дышалось легче. Если такие, как она, и вправду могли дышать. Нет, она наполняла грудь воздухом не по надобности - скорее по привычке. Да и красота ее гляделась ярче, когда напоминала живую…
И что с того, что крови на откуп Симарглу ушло почти с саму изувеченную своей противоестественностью жизнь, едва теплящуюся в ее тонком стане?
Ей не восстановить утраченные силы ни за зиму, ни за две, ни за три. Десяток зим? Пожалуй, чуть больше.
Только все это - ничто!
Она умеет ждать.
А ожидание торжества всегда приятно…
Глава 2.
17 зим спустя…
Снег скрипел под ногами. Упругий, свежий - он доходил почти до щиколоток.
Благо, Ярослава надела высокие сапоги.
Тяжелый тулуп мешал двигаться быстро, но молодая знахарка не торопилась. В их доме не было больных, а мази и отвары готовы с вечера. Яра жалела только об одном: она снова побоялась звать за собою Свята.
И ведь знала, что тот не откажет. Напротив, заругает ее, узнав, что отправилась в лес в одиночку. А все одно… понимала, что отец его, светломестский староста Литомир, с неодобрением к их дружбе ставится.
И знала, как в селе за глаза ее, дитя Мары, кличут. Подкидышем да приблудой. А когда - и того горше. И ведь никто не желает дурного, а дитя свое пророчить в нареченные не станет…
Яра потерла ладони друг о друга, да приложила их к замерзшим щекам.
Стужень - первый месяц поры льда и снега, - на исходе, а лютые морозы только набирают силу. Зверье, изголодавшееся и утомленное долгими холодами, нынче все меньше боится. Да и с чего бояться: все одно - сдохнуть от мороза или копья охотника.
Яра поежилась.
Сегодня она шла за сосновыми почками. А для этого нужны молодые деревья.
В Темнолесье знахарка знала каждый куст, не то что дерево. Но миновав Чертову Яму, девка с опаской оглянулась.
Нет, показалось!
Яра чуть спокойнее задышала и продолжила путь. В лукошке лежало несколько побегов, только знахарка не хотела брать старые. Потому как даже та, что не училась у Крайи, знает: только молодые почки несут в себе целебну - силу для больного.
А Ярослава хотела быть лучшей. Не для себя - для бабушки. Ей так часто припоминали звездную ночь, что она как будто помнила все сама. Старушка заменила ей весь род, и Яра ни на миг не сомневалась: та любит ее как родную. Только она жила близ людей, а потому понимала: ей простили грех матери, но забыть его не смогут.
Разве что Свят.
Яра задорно улыбнулась.
Давний друг, единственный. Сорвиголова. Умелый охотник и самый близкий ей после Крайи.
Вот только друг ли? Яра терялась в чувствах к Святу, понимала одно: она, плод грешного чрева матери, не станет ему наградой - только проклятием. А проклинать Свята знахарка не хотела.
Позади скрипнула сухая ветка, и Ярослава насторожилась.
Нет, пугаться нельзя! Зверье чует страх!
Молодая знахарка растерла в руках несколько почек, чтоб заглушить дурное чувство, и в воздухе остро запахло смолою.
Это поможет выиграть несколько минут, но их не хватит, чтоб дойти до Светломеста.
Спиною ощутив движение, она заставила себя идти дальше не оборачиваясь.
Старый вяз.
От него дорога ветвится, выпуская тонкую тропку в сторону села. Яра свернула вправо, отметив, что и зверь двинулся следом. Только бы не кинулся!
Знахарка знала зверье, а потому понимала: побеги она - бросится и волк.
Краем глаза она заметила сизую шкуру, мелькавшую меж деревьев. Можно ли надеяться, что зверь пришел один? Яра не знала. От голода он мог отбиться от стаи, но другие всегда приходят за своей частью.
Зверь по-прежнему шел за ней невидимкой, не пытаясь напасть. И Яра решилась.
До села еще версты три - она ушла далеко. И шансов мало, если только не ускорить шаг. Наращивая темп постепенно, Ярослава старалась следить за волком.
Высокий, поджарый. Мощный хвост от нетерпения бьет по сильным лапам. И морда в ранах. Нет, такой не отпустит добычу.
Перехватив взгляд зверя, Яра остолбенела. Она не могла просто отвести глаза. Как и не могла глядеть на него дальше.
Знахарка осторожно оставила на снегу лукошко и медленно стала отходить в сторону села.
Волк двинулся к ней. Пригибая голову к земле, он ловил ее запах. Черные ноздри хищно раздувались, алый язык слизывал струйки слюны. Зверь шел след-в-след.
Понимая, что до села слишком далеко, Яра достала небольшой ножичек, подаренный Святом. Если воткнуть лезвие куда нужно…
Зверь не сдержался. Одним мощным рывком он сократил расстояние вдвое. И приготовился прыгнуть еще раз. Яра сильнее сжала клинок, удерживая его двумя руками. В одной не хватит сил.
Зверь оскалился. Пригнул голову к земле и, прижав уши, прыгнул.
Знахарка отступила, вытянув руку с ножом. Но лезвие так и не нашло цели.
Мертвое тело волка рухнуло к ее ногам. Из глазницы сочилась тонкая струйка крови, окропляя древко стрелы.
Яра с шумом выдохнула, чувствуя, как ее охватывает дрожь. Так близко к смерти!
Нож выпал из ее пальцев, а она продолжала смотреть на поверженного зверя. Он был сильнее ее, значит, больше заслуживал жить. Но у него не было Свята.
Старостин сын уже настиг Ярославу и сжал ее в объятьях. Только сейчас она поняла, как была напугана. Горячие слезы обожгли замерзшие щеки, и она впервые позволила себе обнять друга.
Его стан казался мощным, а от кожи веяло теплом. И Яра еще сильнее вжалась в Свята.
Тот обнял молодую знахарку, немного покачиваясь:
- Ничего, Ярушка. Потерпи, хорошая. Это страх, он пройдет. Ты уж поплачь…
Он баюкал Яру как маленькую. Гладил выбившиеся из-под старого платка волосы и смахивал крупные слезы.
Нараспев хвалил ее. Шутил. Глупо, несуразно.
Но это помогло: Ярослава расслабилась. Впервые за долгое время ей стало хорошо. Легко словно бы.
Она обмякла в руках Свята и глубоко вздохнула:
- Пойдем уже, запах крови скоро соберет здесь оголодавших зверей. Они не побоятся…
Свят немного отстранился от Яры, чтобы взглянуть на нее:
- Глаза раскраснелись и нос… Глупая, не позвала с собой, - он смахнул оставшуюся каплю со щеки знахарки, и его пальцы на миг остановились у ее губ. Свят глядел на Яру долго-долго, как будто силясь что-то понять, и Ярослава первая прервала молчание:
- Нужно идти, - она сказала это, когда тот уже решился. Остановился у самых губ, опаляя их горячим дыханием. Но Яра не могла. Она должна ему. За многое должна. За дружбу стародавнюю и веру в нее, за взгляды не как у прочих, без злости. За теплоту… значит, нужно уберечь его от себя.
И знахарка яростно вырвалась из кольца теплых рук.
Вытерев лицо рукавом, она вернулась за лукошком. А потом под удивленным взглядом Свята зашагала к селу.
- Яра! Ярушка! - Свят хватил ее за рукав, но та резко вырвала его из ладони друга. - Яра?
Свят остановился позади ошалело спешащей знахарки и с непониманием уставился на тонкую фигурку, озлобленно вырывающую ногу из очередного сугроба.
- Яра? - Он догнал подругу и развернул ее к себе. Карие глаза той упорно вглядывались ему в грудь, как будто там была редкая хворь. Меж тонких бровей залегла глубокая морщинка. И Свят едва заметно улыбнулся: упрямая. Он тепло приобнял ее за плечи, будто ненароком спросив: