========== Часть 1 ==========
Время платить и закончить войну. ©
— Ир, Ткачев в ангаре. Приезжай, будем решать.
Ошибся. Просчитался. Переоценил.
Глухое, тяжелое, усталое раздражение все сильнее раскачивалось в груди — с каждым сказанным словом, с каждой минутой. Ткачев все больше расходился, психовал, паясничал, кривил в нервной усмешке губы, орал, что они не понимают, что творят, что свихнулись и много всего еще. Вадим бледнел, морщился, сжимал зубы, сдерживаясь из последних сил, и упрямо не понимал — почему она не делает ничего?
Решать.
Определенный, четкий и безжалостный смысл заключался в этом простом слове — уж кому, как не Зиминой, это должно быть ясно. Но она, вместо того, чтобы что-то предпринять или — если у самой вдруг не хватит сил — молча позволить ему разрулить возникшую проблему, устроила какие-то нелепые переговоры, упорно пыталась выстроить диалог, взывала к доводам разума, стремилась убедить. В чем, зачем, для чего? Климов не понимал. Он ясно понимал другое: в живых Ткачева оставлять нельзя. Съехавший с катушек, он был не менее опасен, чем одержимый жаждой мести Терещенко, с той лишь разницей, что от него можно было ждать чего угодно, начиная от суицида и заканчивая исповедью в СК.
Бомба замедленного действия, готовая рвануть в любую минуту.
Вадим молча смотрел на пистолет в его трясущихся руках, переводил глаза на бледную, с равнодушно угасшим взглядом Зимину, пламенно что-то доказывавшую этому придурку, и постепенно наливался решимостью. Все ведь было просто, как дважды два: или он, или они. Ткачеву ничего не стоило прямо сейчас положить их на этом же самом месте — уж точно не душеспасительные речи начальницы могли его остановить. А учитывая, что Зимина — уж не сошла ли она с ума? — явилась сюда без оружия, исход мог оказаться весьма печальным.
Климов осторожно нащупал пистолет в кармане плаща, пользуясь тем, что Ткачев, яростно выкрикивая очередные обвинения, впился полубезумным взглядом в лицо Зиминой, на котором не читалось и тени жуткой уверенности в собственной правоте, а уж тем более — угрозы или желания любой ценой остановить.
Какого хрена?!
Какого хрена она цацкалась с этим идиотом, способным пустить под откос все — их жизни, их свободу, хлипкое перемирие в расколовшейся команде? Это ведь его, его в первую очередь она должна была убрать, не дожидаясь последствий — страшных и необратимых. Это ведь из-за него, придурка и раздолбая, не способного справиться с собственными нервами, не желающего принять очевидного, не понимающего последствий собственных идиотских поступков, все и случилось: и решение издерганной Русаковой, и ее убийство, на которое Зимина оказалась вынуждена пойти, чтобы всех уберечь, и эти дурацкие войнушки, которые Ткачев развел, считая себя обиженным, и их трещавшая по швам команда, прежде казавшаяся надежной и крепкой, и покушение Терещенко — еще один хренов мститель, — и то, что его пришлось убить.
Все из-за него!
Вадим с ненавистью уперся взглядом в смазливое лицо, сжимая в кармане оружие. И, словно в насмешку, Ткачев демонстративно швырнул в стороны разобранный на две части пистолет, сорвавшись на дрожаще-вызывающее:
— Ну а че, давайте! Давайте меня тоже застрелите! Че тянуть-то, а?! Давайте, стреляйте! Кто, вы? — мимолетно-нервное движение в сторону Зиминой. — Климов, ты?
Вот оно.
Туго натянутая в груди струна дикого напряжения разорвалась, посылая по телу волны холодной дрожи и ослепляющей ярости. Раскаленной, неуправляемой, придающей решимость.
— Вадим! Нееет!..
Сдавленно-протестующий вскрик взметнулся к потолку вспугнутой птицей. А в следующее мгновение, неторопливо, словно как-то неуверенно, раскинув руки, собирая прилипчивую грязь на светлое пальто, Зимина медленно опустилась на холодный, покрытый мусором и пылью бетонный пол.
Замысловатой кляксой на безупречно-чистой бежевой ткани постепенно расползалось темно-красное безжалостное пятно.
========== Часть 2 ==========
— Ты… Ты че, твою мать, натворил?!
Ошарашенно-яростный вопрос пробился сквозь пелену навалившегося оцепенения, разрывая тяжело повисшую тишину. Климов перевел замутненный непониманием взгляд с пистолета в своей руке на лежащую на полу Зимину.
Какого хера это только что было?!
Какого хера вместо Ткачева — лишнего свидетеля, неугомонного, постоянно всех баламутившего противника, — здесь, в этом долбаном ангаре, лежит сейчас раненая Зимина?
Какого хера?!
— И че ты делать собрался? — В голосе Ткачева, поразительно, не было ни малейших следов недавней нервозности, только какое-то ненормальное, обесцвеченно-спокойное любопытство. Опустился рядом с начальницей, прижал к шее подрагивающие пальцы. — Добьешь ее, а потом меня следом завалишь?
— Ты че несешь, клоун долбаный?! — взорвался Вадим, выходя из прострации.
— Да не, мне просто интересно, как ты все решать собрался. Стоять и смотреть, как она кровью истекает? Или “скорую” сюда вызовешь, чтобы рассказать сказку про свалившийся с неба труп и невесть кем раненого полковника полиции? А может, просто предложишь свалить отсюда нахер и сделать вид, что ни черта не произошло? Это же у вас лучше всего получается!
— Заткнись! — практически прошипел Климов, невольно сжав кулаки. С трудом сделал несколько шагов, приближаясь, содрогнувшись, заглянул в бессознательно-белое лицо, тихонько приподнял начальницу за плечи, сквозь зубы, задыхаясь от отчаянной злости, выдавил, обращаясь к Ткачеву: — Шевелись давай, времени нет!
***
Голова разрывалась невыносимо. От боли, от мерно бьющих молотом неотступно-тяжелых мыслей, в последнее время не прекращавших терзать ни на минуту. А еще — от непонимания.
Зачем? Зачем она это сделала?!
Паша не успел осознать, что это было, когда Зимина молниеносно метнулась к нему — остановить Климова? оттолкнуть, закрыть собой? Не раздумывая ни секунды, просто рванулась вперед, встречая пулю, предназначенную ему.
Что это было — гребаное геройство, самоубийство, инстинкт? Он не понимал, как она — безжалостная, лишенная малейшей слащавой сентиментальности, артистично-лживая и хладнокровная до бесчувственности, способная убрать любого, кто встал у нее на пути, вдруг не позволила Климову “решить” очередную проблему в его лице. Как будто не догадывалась, по чьей вине отказали тормоза в ее шикарной тачке; как будто все еще верила, что он отступит и прекратит эту войну; как будто сомневалась, что он действительно сможет ее убить, заметив малейшую угрозу.
Как будто они по-прежнему были гребаной командой, и защитить своего любой ценой — единственное, что по-настоящему важно.
Команда.
Ткачев невольно скривился от почти материального фальшиво-приторного привкуса этого слова. Какая, нахер, они теперь команда?! Заклятые друзья. Змеиный клубок. Пауки в банке, готовые безжалостно передавить друг друга.
Предательство Кати. Ее убийство. Покушение на Зимину. Нелепые попытки Олега отомстить. Его смерть. Теперь — Зимина на грани жизни и смерти. Нелепая издевка судьбы — та система, которую она так тщательно и долго выстраивала, те люди, которых она сама выбирала, потом — спасала и защищала, — это все ее же и погубило. И выхода, никакого выхода просто не существовало: смириться и сделать вид, что ничего не произошло? Отступить, уйти, сдаться? Или уничтожить, разрушить — все до конца? Только поможет ли, станет ли легче? Нет, вряд ли. Потому что это все — больше и глубже, нежели просто разборки, попытки мстить, необдуманные поступки, продиктованные всплесками отчаяния — это то, что у них у всех в голове, в полных безысходности мыслях, в изуродованных, больных душах — то, что не вытравить и не исправить смертями, пулями, кровью.
То, что вообще не исправить ничем.
Паша с трудом поднял голову на звук шагов, отвлекаясь от бессмысленного разглядывания прочерченного “елочками” выскобленного линолеума. Удушливая, противно-морозящая волна злости всколыхнулась внутри, но сил подняться, наброситься с упреками и кулаками не хватило просто физически. Да и в чем он мог упрекнуть? В том, что Климов его чуть не убил? Что ж, имел право. Мог еще и выставить его виноватым — не без некоторых оснований, что ж.