— А не позволишь ли, господин дракон, пожить в башне какое-то время? Отдохнул бы я немного от странствий, а за гостеприимство готов расплатиться песнями.
Дракон, поразмыслив, согласился. Сапфировые глаза менестреля опасно вспыхнули, но этот блеск затерялся в полумраке зала и остался незамеченным.
========== Дракон из Серой Башни и менестрель. О чистоте и суевериях ==========
— Не позволишь ли мне остаться? Отдохнул бы я немного от странствий, а за гостеприимство готов расплатиться песнями. Знаю я их немало, мог бы развеять твою скуку, господин дракон, — предложил менестрель.
Дракон согласился не сразу. Если подумать, причин оставлять менестреля не было. Работу он выполнил, награду получил, стало быть спроса с Дракона никакого: может делать что пожелает, хоть прямо сейчас менестреля за порог выставить, и никто его в том упрекнуть не сможет. А с другой стороны, в воздухе уже чудится осень, а осенние вечера здесь тоскливые, и лучше бы их коротать не в одиночестве, а в компании, за кубком вина и весёлою песней.
Менестрель эти сомнения подметил и поспешил добавить:
— Сожитель из меня неприхотливый: хоть репой корми, да было бы где голову преклонить. А наскучу — так выгонишь.
Непритязательность, действительно, выдавала в нём человека бродячего. И Дракон позволил менестрелю остаться.
— Жить будешь… — Дракон поразмыслил и предложил: — Сам выберешь где.
И он хотел было добавить, что выбирать менестрель может изо всех комнат, кроме той, что на четвёртом пролёте.
— Я уже выбрал, — возразил юноша и прямиком направился к лестнице.
Дракон торопливо предостерёг, что лестница коварна и не стоит бежать по ней сломя голову, но менестрель это предупреждение пропустил мимо ушей и легко взлетел по ступеням, иногда придерживаясь ладонью за стену (перил, помнится, на лестнице не было) и безошибочно перепрыгивая через особо ветхие и ненадёжные ступеньки, хотя различить что-нибудь в полумраке было весьма сложно. Дракон зря волновался: четвёртый пролёт юношу нисколько не заинтересовал, он поднимался выше.
«Не мог же он выбрать…» — подумалось Дракону, и он поспешил следом, перешагивая сразу через несколько ступеней, чтобы нагнать менестреля.
Менестрель взобрался на самый верх, подёргал дверь чердака (та оказалась запертой отчего-то) и поворотился к Дракону со словами:
— Здесь и буду жить, если позволишь.
Тут он заметил, что Дракон, кажется, совсем не в восторге от этого выбора, — во всяком случае, лицо того вытянулось, а рот сложился в узкую ниточку, — и осторожно уточнил:
— Или почему-то нельзя, господин дракон?
— Почему именно здесь? — спросил Дракон.
— Отопрёшь — так скажу, — с улыбкой пообещал менестрель.
Дракон помедлил (он не открывал эту дверь уже лет пятьдесят), вынул из кармана ключ и вставил его в замочную скважину. Раздался скрип, ключ натужно хрустнул, но всё-таки повернулся, а менестрель подумал, что замок заржавел. Петли, впрочем, тоже, потому что и дверь открылась с трудом, Дракону даже пришлось налечь плечом. Вот только это оказался совсем не чердак, а вполне себе жилая комнатушка, хотя сразу видно было, что ей порядочное время не пользовались: накрытая вылинявшим от солнца покрывалом кровать, тощий долговязый шкаф, запыленное зеркало на стене, изъеденный молью ковёр под ногами…
— Почему именно здесь? — повторил Дракон, болезненно обводя взглядом комнату.
Менестрель подскочил к окну, раздёрнул ветхие занавески и распахнул ставни. В комнатёнку хлынул вечерний свет, споткнулся о Дракона и откатился обратно, расплёскиваясь по полу и забираясь на стены. А юноша опёрся ладонями о подоконник, перегнулся, рискуя вывалиться из окна, и воскликнул:
— Потому что вид-то отсюда замечательный!
Он засмеялся, зажмурился ненадолго, наслаждаясь поцелуем ветерка, потому и не заметил, что с Драконом творится что-то неладное.
Дракон вдруг побледнел, накрыл ладонью правую сторону лица, зрачки его вытянулись и стали вертикальными, как у кошки. Всё будто погрузилось в туман, расплылось перед глазами — припомнилось то, что намеренно было забыто, похоронено глубоко-глубоко в памяти. Силуэт менестреля расплылся, перевоплотился в фигуру девушки, которая поворотилась от окна и что-то говорила. Слов мужчина не слышал или не понимал, но точно знал каким-то шестым драконьим чувством, что это были те же слова, что только что произнёс менестрель, — потому и вспомнилось. Золотое сияние волос ослепляло, Дракон сдвинул ладонь, чтобы накрыть и второй глаз и избавиться от наваждения.
— Что такое, господин дракон? — с тревогой спросил менестрель, который в этот самый момент обернулся и увидел, что на Драконе лица нет.
С его голосом чары рассеялись. Мужчина провёл рукой по лбу, окинул комнатушку прежним болезненным взглядом и тоже подошёл к окну, кладя ладони на подоконник и выглядывая в вечернее небо, полыхающее закатным солнцем.
— Да, вид отсюда замечательный… — пробормотал он.
В его взгляде менестрелю почудилась затаённая грусть, и как-то неловко стало при мысли, что её причиной мог невольно оказаться он сам.
— Если нельзя, так скажи, — поспешил сказать юноша. — Мне любой угол сгодится
Дракон покачал головой, положил ключ на подоконник и, прежде чем уйти, произнёс:
— Не обращай внимания, господин менестрель, с тобой это никак не связано. Раз выбрал эту, так и будет твоей. Ночью только по башне не броди, завтра тебе всё покажу, а покуда — приятных снов.
«И что бы всё это значило?» — озадачился менестрель.
Дракон же, спустившись на несколько пролётов вниз, у четвертого помедлил, упёрся лбом в дверь и выдохнул:
— И почему он должен быть на неё похож? Как же он на неё похож…
Постояв так немного, Дракон отправился в свою комнату, что как раз над трапезной, на первом пролёте. В ней не было даже окна, и вообще ничего не было, кроме массивного дубового кресла (а и троном назови — и то вернее будет) с высокой, причудливо вырезанной спинкой, похожей на первые всходы лесного папоротника; а стены были исполосованы глубокими царапинами, расходящимися в разные стороны, но точно не узорными: так мог бы зверь располосовать клетку в припадке ярости или отчаяния. Дракон тяжело опустился на кресло и закрыл глаза.
Что до менестреля, то он устроился вполне сносно, расстелив поверх линялых покрывал собственный плащ. А прежде проверил шкаф, обнаружив там ворох платьев старинного толка и предположив, что некогда на чердаке жила принцесса, а может, и не принцесса, но точно особа женского пола и точно очень давно: такой фасон менестрель видел лишь на картинках.
«Из этого получится достойная баллада…» — сонно подумал менестрель, нащупывая лютню и подтягивая её к себе поближе, но сон сморил и его.
Ночь пролетела быстро — мелькнула над Серой Башней, слегка задев её краем своего черного плаща, и сгинула, уступив место утру, которое прутиком выкатило на небо солнце и погнало его на запад, мимо клубящихся туманом облаков.
А менестрель уже был на ногах. Проснулся он засветло, насквозь озябнув от забравшегося на чердак предутреннего сквозняка, и долго прыгал, похлопывая себя по плечам, чтобы согреться. Но здесь хотя бы не было росы, а если бы ночевал под открытым небом — так ещё бы и промок. Так что менестрель решил, что надо бы отблагодарить Дракона за гостеприимство, и недолго думал как.
Ответ напрашивался сам собой, стоило лишь оглянуться по сторонам: в башне стараниями вздорной принцессы царил хаос, и менестрель вздумал навести порядок. Уж это-то он мог, так он думал, хотя прежде приборкой заниматься ему не доводилось, но он видел, как это делалось, и решил повторить. Начать точно стоило с кухни и трапезной, как наиболее запущенных.
Юноша закатал рукава, повязал вместо фартука собственный плащ и стал разгребать пирамиду грязных кастрюль, сковородок, кубков, тарелок и кувшинов, чтобы добраться до погребённой под завалами мойки, но нечаянно вытянутая из ряда ниже вилка обрушила всю конструкцию, и посуда полетела на пол, загрохотала по камням, отдаваясь гулким эхом в каждом уголке башни. Хорошо ещё, что не стеклянная, так что ничего не разбилось, только шуму наделало.