-- Нет, я буду встречать Новый год по всем правилам. Ну и подумаешь, что одна. Я докажу себе, что больше не боюсь одиночества. Да, не забыть позвонить Веронике и еще раз сказать, что не приду к ним. Я одна встречу Новый год. Жизнь продолжается. Итак, решено. Сейчас иду домой и озадачиваюсь праздничным столом. Зажарю целиком курочку. Я люблю жареную курицу. Зайду куплю хорошей рыбы. Форели. Мне она больше семги даже нравится. Тоненько настрогаю, украшу оливками. И сделаю один салатик. Оливье. Только брошу туда вместо соленых огурцов авокадо. Замечательный салат. И все! Хватит. И так буду неделю есть. Хотя нет. Надо сварить картошки. Без неё, как говорил отец, и праздничный стол не стол. Открою шампанское, выпью под бой курантов. Одна! У меня все нормально в жизни, - улыбаясь, Люба пошла домой. - Мне надо все успеть приготовить к одиннадцати часам ночи. В одиннадцать я ухожу смотреть лунное затмение. Но тогда я не успею к бою курантов. Ну и подумаешь! За стол я сяду после двенадцати. Или до двенадцати попробовать успеть?
Да, на этот Новый год обещали полное лунное затмение. Надо же какое совпадение! Оно должно было начаться в одиннадцать часов тридцать минут и продлится около часа. Кто-то вспоминал приметы, связанные с затмением луны, кто-то утверждал, что это обычное явление, а Любе было просто интересно.
-- Час я, конечно, не буду торчать на улице ночью, даже новогодней, - приняла решение женщина. - Посмотрю только, что такое затмение. Я никогда не видела никакого затмения: ни лунного, ни солнечного. А к двенадцати вернусь домой. Сяду за стол. Послушаю поздравление президента. Выпью бокал шампанского.
Ровно в одиннадцать Любаша вышла из дома. Мороз крепчал, вопреки предсказаниям синоптиков. Женщина это предвидела и оделась тепло. Надела теплые толстые джинсы, под них шерстяные колготки, длинную шубу, что когда-то купил ей муж, дорогую, добротную, Люба её не то что не любила, терпеть не могла: шубу была тяжелая, неудобная, хоть и дорогая.
-- Как бабушка, - посмотрела на себя женщина в зеркало и весело засмеялась. - Нет, медведь средней упитанности.
Немного подумала и укутала голову пушистой козьей шалью. Опять глянула в зеркало.
-- Миленько, во вкусе наших старушек, по-деревенски. Настоящая деревенская модница и красавица начала двадцатого века, - прокомментировала свой образ молодая женщина. - И где же вы, местные холостяки? Налетайте, я свободна. Но не абы какие, лучше непьющие, работающие и состоятельные.
Довершая образ, женщина обула теплые валенки и ушла в таком виде любоваться луной, что обещала сегодня попасть в тень солнца. На улице в это время никого практически не было. Все семьи уже потихоньку садились за столы, придумывали повод пораньше поднять тост, чтобы выпить первую рюмку. Покойный муж Любы, Кешка, начинал праздновать Новый год по сахалинскому времени. Он там служил в армии. И, подняв несколько раз стопку с водкой, немного вздремнув, обычно к двенадцати часам начинал собираться в другой дом, к родственникам. Он уже насиделся в обществе жены, душа жаждала компании, ему надо было поговорить, выпить. Что там выпить - пить без меры могли родичи Кешки в любой праздник. И Люба сдавалась, собиралась и шла с мужем. Родственники-собутыльники - это было еще терпимо. Но вот их жены-гусыни, особенно жена младшего брата, сочная красавица Катька, раздражала часто жену Иннокентия. У Катьки была одна цель - доказать, что она живет лучше Любы. А Люба и не возражала. Пусть живет лучше. У неё была своя жизнь, свои интересы. У Катерины своя. В последний раз, когда муж дал команду собираться, Люба обиделась и сказала, что у неё есть свой дом, и она хочет, отмечать праздники в этом доме, хочет, чтобы в нем звучали детские голоса, а если Кешку это не устраивает, то пусть идет один к своей ненаглядной тетушке, где сидят его двоюродные братцы-собутыльники и квохчут их жены. И Кешка ушел. А Люба осталась одна. Было обидно. Она не разговаривала с мужем две недели. Ей больше всего хотелось собрать вещи и уехать. Женщина даже сходила на вокзал, постояла в задумчивости перед расписанием поездов и, не приняв никакого решения, вернулась в свой уютный дом. Кешка что-то заподозрил, жену ему терять не хотелось, он несколько дней возвращался домой рано, дарил дорогие подарки. Люба глянула на свои длинные пальцы, на каждом золотое кольцо - вина Кешки за тот Новый год. И в шкатулке еще целая куча. Муж стал такой ласковый тогда, и женщина решила остаться, ей казалось: еще чуть-чуть и она уговорит его согласиться родить ребенка. Не уговорила. Не успела!
-- Дура я была, - констатировала Люба, вспоминая по дороге в парк свою замужнюю жизнь, - Не надо было спрашивать Кешку, а поставить перед фактом. Куда бы он делся? А если бы и делся? Все равно я осталась одна. А так у меня был бы ребеночек. Я - молодая вдова! Какое неприятное слово. Как я его не люблю.
Любе исполнится скоро тридцать лет. Два года назад неожиданно оборвалась жизнь мужа. Полтора года Люба прожила там, в А-ке, где была относительно счастлива с Кешкой, где плакала по погибшему мужу. А потом молодая женщина решительно вернулась в родные места, в город П-ов. Квартиру купила в пригороде, где когда-то был родительский дом. Сначала мама и папа жили в деревянном деревенском доме. Потом стал наступать город, развернулось строительство, и старый дом снесли. Отец и мать получили двухкомнатную квартиру, в которой Люба выросла. Но вернувшаяся Люба не хотела жить с родителями. Предвидя возможные финансовые катаклизмы, женщина вложила деньги, что остались ей от мужа в большую трехкомнатную квартиру. Работать пошла в ближайшую школу. Устраивалась среди года. Кто-то из соседей сказал, что учительница литературы уходит в декрет. Каково было удивление Любы, когда, подходя к школе, она столкнулась с Вероникой Рычаговой, старой своей подругой. Они вместе учились в Ж-ском педагогическом институте. Вера осторожно спускалась со ступенек школы. У неё был большой живот, поддерживал подругу под руку мужчина с интересным цветом волос, то ли рыжий, то ли блондин. Волосы напоминали светлую медь.
-- Любка! - обрадовалась Вероника.
-- Верка! - завизжала Люба. - Это ты?
Так Люба удачно устроилась на работу и встретила подругу. Именно она звала сегодня к себе Любу вместе отметить Новый год.
-- Верная примета про Новый год, - вдруг пришла мысль в голову молодой женщине. - Поругались в то злосчастное тридцать первое декабря, ушел Кешка в гости к тетушке один, Новый год встречали порознь, вот и случилось через полгода несчастье. Навсегда стали порознь. Не стало Кешки. Надо же, хоть и невысокий был Кешка, но здоровый, никогда не болел. Но, к сожалению, непомерно любил охоту и рыбалку. Они его и погубили. Эх, Кешка, Кешка! Знал бы ты, как плохо было Любе первые дни после твоей смерти. И сказать-то об этом было некому, некому поплакаться.
Сегодня женщина перестала бояться одиночества. Она решила, что хватит ей искать своей доли, смотреть надеющимися глазами на мужчин. Мужчинам больше одной ночи не надо. А Люба хочет семью, детей. Не повезло ей, короткой оказалась замужняя жизнь, значит, она будет жить одна. Потом как-нибудь родит себе ребеночка. Тоже одна. Справится. Вот только кандидата подходящего в отцы надо найти. Боль от потери мужа в последнее время немного притихла. В одиночестве тоже есть положительные стороны. Вот сегодня Люба нарушит все традиции и будет в двенадцать ночи смотреть лунное затмение. Одна. К черту поздравление президента. Телевизор надоел до чертиков. Лучше на луну посмотреть.
Женщина приняла окончательно это решение, но оно ей пришлось по душе.
Ночь стояла хоть и холодная, но под стать дню, просто удивительная, ясная, светлая. Мороз не ослабел, но не был и сильным, около пятнадцати градусов. Небо чистое, таинственное, все в крупных звездах. Такие звезды только здесь, в П-ве, есть. Луна желтая, огромная. Не луна - лунища. Бросает свои серебряные холсты всюду, придавая загадочность каждому кустику, каждой веточке.
-- Я никогда не видела затмения, - думала женщина. - Я понимаю, как луна загораживает солнце, а вот как тень земли закроет луну? Не могу представить. Солнце с той стороны Земли, Луна с этой... Да ну эту науку, буду просто смотреть!