Он прыгал по песку на одной ноге, натягивая на другую брючину. — Только это и знаю.
— Значит, случай прошел мимо вашей кодлы? Вы о нем ничего не слыхали, разговоров никаких не вели?
— Почему? — не согласился Сопля. — И слыхали, и разговоры были...
— Какие?
— Так, общий треп.
— Что именно?
— Говорили, что полкан кому-то крепко насолил. Его и убрали.
— Кому именно он насолил?
— Откуда я знаю?
— Видишь, старлей, — вдруг меняя тон, сказал Катрич, — как мы бортанулись. Тащились сюда, парились, а он ничего не знает... — И вдруг резко, повелительно приказал: — Собирайся! Поедем в управление. Там я сниму допрос под протокол.
— А что я, начальник? — заканючил Сопля.
— А то, гражданин Андреев, что вас в тот день видели рядом с местом преступления. Факт зафиксирован в протоколе. Поскольку дружеского расположения вы не понимаете, в управлении мы проведем опознание, и все пойдет по законному пути...
— Начальник, — взмолился Сопля, — на понт берешь?!
— Ты меня знаешь? — спросил Катрич. — Я когда-нибудь против твоих зеленых волос что-то имел?
— Не-а...
— Тогда подумай, поперся бы я сюда по жаре на понт брать?
— Не-а, — согласился Сопля.
— Вот и делись тем, что знаешь, пока разговор между нами. Кого видел в тот день?
— Никого...
— Все, собирайтесь, Андреев.
— Капитан, — загундосил Сопля. — Клянусь, я не замазан. Они меня мигом пришьют, когда дознаются...
— Ты себя не чувствуй пуговицей, — успокоил его Катрич. — Твоя, — он кивнул на девицу, — не трепанет?
— Жаба? — спросил Сопля. — Не-а, она в порядке.
— Тогда ты чист.
— Всегда так говорят.
— Я слова когда-то бросал на ветер? — спросил Катрич сурово.
— Не-а, — согласился Сопля.
— Выкладывай. И не потей.
— Акула там был, — вздохнул Сопля, и глаза его испуганно расширились.
— Где именно?
— Он сидел за рулем. В той самой машине... Только вы меня...
— Слушай, Андреев, — сказал Катрич сурово. — Когда человек думает только о себе, он возвращается в состояние скота. Запомни это. Вот ты сейчас сделал доброе для общества дело и сразу назад. А ты думай о будущем. Оно рядом с тобой. У тебя такая прелестная подруга. А у вас, как я вижу, любовь...
— Подумаешь! — презрительно проговорила девица. — Тоже мне, ценитель!
Они возвращались к остановке по пляжу, который уже наполнялся людьми. Песок подсох, солнце пригревало сильней и сильней, и народ быстро осваивал заплеванное пространство, спеша внести свой вклад в засорение окружающей среды.
— Кончик ниточки мы зацепили, — сказал Катрич удовлетворенно. — Теперь важно не оборвать.
— Давить таких надо, — невпопад ответил ему Андрей. — Дерьмо собачье, а не люди... Катрич не понял.
— Кого? — Кого же еще? Зеленоволосых!
— Тю-тю! — присвистнул Катрич. — Во как тебя, либерального демократа, пробрало!
— Почему «демократа»? — удивился Андрей. — Да еще «либерального»?
— А как же тебя еще называть? Прижать к ногтю преступников ты не считаешь возможным, поскольку прижимать должен закон и суд. И вдруг людей, которые перед законом чисты, ты считаешь возможным давить без всяких на то оснований...
— Считаю. Они тебе что, нравятся?
— Милый мой, — сказал Катрич и лихо, по-футбольному, пнул пустую пивную банку, попавшуюся под ногу, — может, и мне они не по нраву, но это не значит, будто стоит давить все подряд, что нам не нравится. Ведь признайся, тебе не понравилось, что они голые, и что баба не прикрылась, увидев нас?
— Хотя бы.
— Ты ушел от ответа.
— Да, не понравилось.
— А ты можешь признать их право находиться в таком виде дома?
— Дома? Да. За закрытой дверью.
— Здесь они тоже как дома. Пляж пустой. Они ушли подальше, куда никто не забредает. Это мы заявились к ним, а не они решили заставить тебя смущаться.
— Но...
— Появись они в таком виде на улице — дело другое...