Может быть, я уже решусь побывать вместах,которые
связаны с такими жестокими воспоминаниями о Женевьеве иБернисеикоторые
теперь уже не вызовут во мне ничего, кроме легкого сожаления.
Два месяца тому назадонлетелвПариж,нопослетакогодолгого
отсутствия уже не находишь своего места: словно ты загромождаешь собойвесь
город.ОнбылтеперьвсеголишьЖакомБернисом,одетымвпропахший
нафталином пиджак. Его тело казалось ему неуклюжим, неповоротливым, а багаж,
аккуратносоставленныйвуголок,подчеркивалвсюненадежностьи
недолговечность его пристанища: эта комната еще не была обжита, она небыла
завоевана белым бельем, книгами.
- Алло... Это ты?
Он ведет перекличку друзьям. Возгласы, поздравления.
- А, выходец с того света! Браво!
- Ну что? Когда увидимся?
Как нарочно, сегодня друг его занят. Завтра? Завтра гольф. Не хочетли
он присоединиться? Нет! Ну тогда послезавтра. Увидимся заобедом.Ровнов
восемь.
Тяжелой походкой онвходитвдансинг,пробираетсясреди"жиголо",
пальто сковывает его, как скафандр. Они проводят ночьвэтихстенах,как
пескари в аквариуме, они сочиняют мадригалы, танцуют, то и делоподходятк
стойке выпить. В этой зыбкой среде, где он один не потерял рассудка,Бернис
чувствует себя крепко стоящимнаногахгрузчиком-атлетом.Егомыслине
встречают отклика. Он протискивается междустоликамиксвободномуместу.
Глаза женщин,накоторыхзадерживаетсяеговзгляд,опускаются,словно
гаснут. Молодые люди ловко отстраняются, уступая ему дорогу.Такночьюпо
мере приближения дежурного офицера из рук часовых падают сигареты.
Мы каждый раз снова обретали этот мир, как бретонскиеморякиобретают
свою деревушку с почтовой открытки и свою слишком верную невесту,почтине
постаревшую за время их отсутствия. Та жекартинкаиздетскойкнижки.И
когда мы находили все на прежнем месте, в таком слепомповиновениисудьбе,
нам почему-то становилось страшно. Справившись о друге, Бернис слышал:
- Ну что сказать? Он всетакойже.Делаегоидутпомаленьку.Сам
понимаешь... Жизнь...
Все были в плену у самих себя, послушные им самим неведомой узде; не то
что он - беглец, бездомный мальчишка, волшебник.
Лица его друзей, пожалуй, чуть-чуть осунулись, чуть-чутьпостарелиза
две зимы, за два лета. Вон женщина в уголке бара: Бернис ее узнает. Налице
ее едва заметная усталость от стольких притворных улыбок. И бармен тот же. А
Бернису стало бы страшно, если бы кто-нибудь, окликнув его, воскресил внем
того прежнего, уже умершего Берниса, Берниса без крыльев, Берниса до побега.
С начала отпускавокругнегомало-помалустроилсяпейзаж,подобно
стенамтюрьмы.ПескиСахары,скалыИспаниипостепенноотходили,как
бутафория, сквозь которую начинал проступать реальныймир.