Особенностикаждогогородамало-помалустираются:надо
приземлиться, чтобы оценить его своеобразие. Теперь ты знаешь, чтовсеэти
богатства исчезают прежде, чем ты успеешь к ним прикоснуться. Времясмывает
их, как морской прибой. Что же за человек рождался в тебе по возвращениииз
первых рейсов, и почемутебяохватываложеланиепоставитьегорядомс
призраком того нежного мальчугана? В первый же свой отпуск ты уговорилменя
навестить наш коллеж: и вот в Сахаре, где я жду твоего самолета, Бернис, я с
грустью вспоминаю об этом посещении нашего детства.
Белая вилла среди сосен, сначала в одном, потом в другом окне загорался
свет. Ты говорил мне:
- Вон класс, где мы писали наши первые стихи...
Мывернулисьиздалека.Мызапахиваливнашитяжелыеплащивсю
вселенную,авглубинахнашегосуществабилисьнеуемныесердца
путешественников. В плотных перчатках, в прочнойброне,стиснувзубы,мы
вступаливневедомыегорода.Навстречу,незадеваянас,проносились
человеческие толпы. Для прирученныхгородовунасбыливзапасебелые
фланелевые брюки и теннисные рубашки. Для Касабланки, для Дакара. ВТанжере
мы ходили с непокрытыми головами: в этомсонномгороденебылонуждыв
доспехах.
И вот мы зрелыми мужами вернулисьвколлеж.Мыборолись,страдали,
перелетали над бескрайними землями, любили женщин, иной раз играли в орлаи
решку со смертью, и все это мы делали только ради того, чтобы избавитьсяот
страха, так угнетавшего нас в детстве, - страха перед штрафным заданиемили
перед отсидкой лишний час в классе; всего лишь радитого,чтобысубботним
вечером безбоязненно выслушать чтение отметок за неделю.
Вот в вестибюлепослышалсяшепот,потомвозгласы,потом,наконец,
поднялась старческая суетня. Наши учителя выходили нам навстречувзолотом
светеламп,спергаментнымилицами,ностакимисветлымиглазами:
оживленными, приветливыми. И мы тотчас же поняли: им ясно,чтомыужеиз
иного мира. Таковбылобычай:"старички"являлисьвшколуувереннои
безбоязненно, беря реванш за все детские страхи.
Их не удивляло ни мое энергичное рукопожатие,нипрямойвзглядЖака
Берниса; они сразу стали обращаться с нами как с мужчинами; они побежализа
бутылочкой старого самосского, о котором раньше не смели бы и заикнуться.
Мы расселись завечернейтрапезой.Онижалисьдругкдружкепод
абажуром, как крестьяне вокруг камелька, и мы поняли, что они слабы.
Они былислабы,потомучтосталиснисходительны,инашадетская
леность, которая неминуемо должнабылаввергнутьнасвпорок,вбеду,
превратилась вдруг в их глазах всего лишьвребяческоебаловство,-оно
вызывало у них только улыбку; потому что нашетщеславие,котороеонитак
рьяноподавляли,сегоднявечеромсчиталосьпохвальным,чутьлине
благородным.