- 1 -
Зеркала всегда врут. Драко Малфой сердито отвернулся от точеного лица, отражающегося в гладкой поверхности. Бездушное стекло в который раз подсовывало ему красавца, довольного жизнью: породистое лицо с тонкими чертами, отросшие белые пряди, длинной челкой прикрывающие то, что таится на самом дне серых глаз, и холодный надменный прищур. Драко усмехнулся и зеркальный красавец мгновенно повторил его жест, искривляя рот в высокомерной ухмылке, в которой вечно лгущее зеркало не удосужилось разглядеть даже оттенка горечи. Драко раздраженно тряхнул головой, резко отворачиваясь от старинного трюмо в золотых завитках, и сердито поехал прочь, управляя коляской при помощи магии и привычно помогая ей руками.
Стопка “Ежедневного пророка” зашелестела страницами от легкого ветра, и Драко бросил на нее обреченный взгляд. С каждого листа паршивой газетки ему улыбался национальный герой — веселый, торжествующий, уверенный в себе и своих силах, наслаждающийся жизнью по полной программе. Который давно уже и думать забыл про своего школьного врага. А вот Драко… Драко все еще любил его, впрочем, как и всегда. Даже отсюда, даже сейчас. Как будто можно перестать любить только оттого, что ты оказался в инвалидном кресле.
Жизнь иногда бывает ужасно несправедлива. Непростительное, брошенное напоследок Фенриром, прошло по касательной. Не то чтобы Драко сильно хотел заслонять собой Гойла, но… Так получилось. Наверное, комплекс героя заразен и подхватывается как вирус вместе с любовью. Грег тогда поднялся с земли, недоуменно оглядываясь, а Малфой больше не смог встать никогда.
Драко подъехал к высокому окну и уставился на залитую солнцем большую лужайку. Несмотря на уговоры отца, он упорно не хотел выходить наружу и давно разогнал всех друзей. Почти в шею вытолкал Блейза с его дурацким сочувствием, наорал на безутешную Панси, практически проклял Асторию, а от благодарностей Гойла отмахивался особенно рьяно, каждый раз при встрече невольно припоминая, сколько из-за него потерял.
Отец, домовые эльфы и книги стали его единственным развлечением в эти несколько месяцев, полных беспросветной тоски. И еще окно в этот парк. И воспоминания о чертовом Поттере, о котором думать все равно было нельзя.
Если бы можно было запретить любовь, Драко запретил бы ее на уровне Министерства. Потому что невыносимо, немыслимо думать из инвалидного кресла о том, кому ты и даром не нужен. Тем более теперь. Когда ты не смеешь о нем даже мечтать, потому что уже давно нечувствителен ниже пояса, и даже твоя мужская сила больше тебе не принадлежит.
От этих мыслей каждый раз было больно настолько, что Драко уже устал что-то чувствовать. И острая, ломкая боль сменилась вросшей под кожу тупой, заунывной, преследующей по пятам круглые сутки. Лишь взгляды на новое колдо в газете, знакомые вихры, солнечные ямочки на щеках да еще вьющуюся вокруг Поттера рыжую Уизли по-прежнему били ножом в самое сердце. Драко усмехнулся, с силой вцепляясь в шершавые колеса коляски. Он никогда не был нужен Поттеру. А теперь и подавно. Постылая жизнь.
Хлопнула наружная дверь, и Драко нехотя обернулся, — обычно в это время суток никто не нарушал его покой, предоставляя его самому себе.
В дверях мялся непривычно смущенный и хмурый отец и смотрел на Драко, устало опираясь рукой о косяк.
— Что? — Драко постарался смягчить раздражение, которое невольно испытал, застигнутый за постыдными мыслями.
— Драко, тут к тебе… — Люциус неловко запнулся и попытался откашляться в кулак.
Драко сердито откинулся на спинку кресла:
— Отец… я же просил. Никого… — холодно начал он и умолк, с удивлением глядя на встревоженного отца.
— К тебе мистер Поттер… — Люциус торопливо отвел взгляд.
Драко недоверчиво уставился на него, не в силах поверить в этот бред. Поттер не мог к нему… Ни за что не мог… Отец перепутал… Но тут же в голову ворвалась все объясняющая мысль “наверное, по делу”, и Драко с силой сжал пальцы на металлических ободах.
— Он сильно настаивает, — Люциус хмурился и упорно не смотрел на него. — К тому же он в служебной форме. Не в моих нынешних силах ему отказать.
Драко прикусил губу, готовый завыть от отчаяния. Он не видел Поттера больше трех месяцев с той самой финальной битвы, и уже и не думал, что когда-нибудь ему снова доведется пообщаться с национальной легендой вблизи. Но ведь и Поттер тоже не видел его… вот такого…
— Драко, он ждет, — негромко напомнил отец, и Драко прерывисто вздохнул, опуская взгляд вниз и собираясь с духом.
— Хорошо. Пусть войдет, — ровным голосом отозвался он и попытался взять себя в руки, стараясь не думать, какими глазами сейчас посмотрит на него чертов Поттер.
Мечтал ли проклятый гриф когда-нибудь увидеть своего врага поверженным настолько? Или в силу своего проклятого благородства тот даже не подумает торжествовать, и самое страшное, что Драко заметит в его глазах, будет жалость? Снисходительная жалость честного гриффиндорца к нему, раздавленному, уничтоженному и вдобавок влюбленному до беспамятства.
Драко резко вскинул вверх подбородок. Чего бы это ему ни стоило, Поттер не должен ни о чем догадаться. Драко теперь живет, как умеет, и плевать ему на этого Поттера, пусть смотрит. Он, Драко, несмотря ни на что, будет держаться с ним холодно, вежливо и отстраненно. Уж это он может! А при первой же возможности надменно укажет герою на дверь. Развлечений в его положении сейчас было так мало, что Драко уже заранее предвкушал, как вышвырнет национальную легенду вон вместе со всеми его вопросами и показушным сочувствием. И даже почти не будет жалеть.
Люциус чуть замешкался, с тревогой отслеживая внутренние метания сына, и, наконец, увидев решимость в его глазах, широко распахнул тяжелые створки.
— Прошу сюда, мистер Поттер, — он посторонился, пропуская Гарри вперед, и Драко, сжав сердце в тиски, не дрогнув, встретил изучающий пристальный взгляд зеленых насмешливых глаз.
— Ну, здравствуй, Малфой, — Поттер, чуть изменившийся и в то же время все такой же знакомый, до последней черточки, до каждого непослушного вихра, подошел к Драко и остановился прямо напротив него. Засунув руки в карманы бордовой аврорской мантии, он разглядывал Драко, сидящего в инвалидном кресле, оценивающе и свысока. Жалости в его глазах не было и в помине. — Неплохой агрегат, — Поттер небрежно кивнул на коляску. — Сколько он может выжимать по прямой?
Драко понял, что волновался напрасно — на лице этой авроратской бестолочи не отразилось ни тени сочувствия. Не было даже намека на тень. Бревно! Бесчувственный чурбан!
— Чего приперся? — Драко с первых же секунд не смог удержаться в рамках холодной чопорности, и Люциус, укоризненно качнув головой, тихо скрылся в дверях.
— Проведать, — Поттер пожал плечами, окидывая комнату отсутствующим рассеянным взглядом, как будто сам обездвиженный Малфой уже перестал его интересовать вовсе.
Почему-то это взбесило Драко еще больше.
— Ах, значит, проведать? — выпалил он и с издевкой заметил: — В таком случае, где же цветы и конфеты? Или что там еще мне положено? — от злости Драко и сам не заметил, как начал куражиться.
— …фрукты, — рассеянно подсказал Поттер, подходя к нему ближе и снова принимаясь скучающе разглядывать инвалидное кресло.
— Что? — Драко внезапно растерялся от его наглой близости.
— Говорю, что вроде как больным еще положены фрукты, — Поттер резко отвернулся и теперь с интересом смотрел в окно, изучая пейзаж. — Но я думаю, что ты перебьешься, Малфой. Во-первых, ты не больной, а во-вторых, не заработал. Пока, — он глянул на Драко через плечо и неожиданно ухмыльнулся.