Вода. Бесконечный водный простор, а над вами - влажный ветер. Вот они, беспредельные и невидимые стены покамест еще не осознанной вами
тюрьмы! На суше всякая тюрьма имеет по крайней мере дверь, которая открывается в мир, хотя и крепко заперта; но эта тюрьма не нуждается в
замках, вы и без того окончательно лишены свободы.
У мистера Ферндайка были самые лучшие намерения, когда он отправлял меня в плавание. Мне кажется, меня он прекрасно понял, но он не имел
представления о море! По привычке и по традиции он верил, что плавание, особенно на судне, не приспособленном для пассажиров, - источник
приятных и захватывающих переживаний. Так думал бы и мой дядя. Британия, наша родина, управляет и сама управляется морскими волнами, и раненая
душа британца в трудную минуту обращается к морю, как дитя к матери. Морские ветры обвевают наш остров со всех сторон, и, на счастье Англии, нет
в ней такого места, которое отстояло бы и на сто миль от очистительной стихии.
Предполагается, что все мы, Блетсуорси, инстинктивно прибегаем к морю. Как только мы становимся на "морские ноги", мы чувствуем себя дома,
мы счастливы. Я добросовестно старался почувствовать себя "дома и счастливым", но в это утро мои "морские ноги" еще не окрепли. Все же я цепко
держался за поручни, вертел головой во все стороны, как заправский морской волк, и напевал сквозь зубы матросскую песенку, единственную,
известную мне морскую песню. Мне запомнились ее слова, ибо я внезапно почувствовал, до какой степени она не подходит к моим обстоятельствам, и
оборвал на середине припева.
Она стоит, и вслед глядит,
И машет мне рукой:
"Мой Джек, прощай! Не забывай
Любимую тобой!"
Моя звезда со мной всегда,
Далекому верна.
Друзья, живей, друзья, ловчей!
Наддай!..
Эту до крайности нелепую песенку я мурлыкал для того, чтобы усыпить свои сомнения.
Дело в том, что меня начали обуревать сомнения. Я должен жить в ладу со своими спутниками по кораблю; они, как мне было известно из книг
английских авторов, совсем особенные люди, весьма своеобразного склада.
Соленые люди. Без сомнения, с виду суровые и грубые, но в душе на редкость нежные и деликатные. Нелюбезный прием, оказанный мне накануне
капитаном, проявленная им грубость и властность (он заспорил с помощником, когда корабль маневрировал по реке), конечно, всего лишь шероховатая
кожура, под которой таится драгоценный плод - человеческая душа...
За кораблем тянулся след, терявшийся в волнах, как недоконченный рассказ; дым относило далеко на подветренную сторону. В маленькой будке на
мостике, у штурвала, смутно виднелась фигура, подальше вырисовывалась чья-то голова и спина; других спутников я пока что не видел. Колеблющаяся,
переливающаяся волна, серо-голубое небо - и больше ничего.
"Вот что, - размышлял я, - с небольшими вариациями представляет собой почти три четверти земного шара. Таков нормальный пейзаж нашей
планеты, Земли. Сухопутный ландшафт является исключением. Это надо как следует запомнить. Бедняги, толпящиеся на берегу, живут, повернувшись
спиной к трем четвертям земного шара. Право же, это предосудительно с их стороны".
Я старался отдать должное мужеству пяти своих ближних, обитавших вместе со мной на этом осколке человеческого мира.