Город гостеприимно раскинулся передо мною, точно заманивая меня. Мы вырвались из
мрачной, безлюдной пустыни, и каждая набережная, каждая улица и здание казались блаженным приютом после качающейся ржавой железной посудины, в
которой мы пересекли Атлантический океан. На баке стояла группа людей, их лица и жесты выражали нетерпение и жажду свободы. Теперь-то я знаю
цену всему этому, но в ту пору был заражен общей иллюзией. Я так ликовал, что не прочь был бы пошутить с самим капитаном, если бы такая
шутливость была хоть сколько-нибудь уместна. Механику я простил от всего сердца все его выходки. Очень трудно было стоять скрестив руки и даже
внешне сохранять байроновскую позу.
Но тот, кто стал пленником моря, не так-то скоро разорвет эти узы.
Каждый из приветливых домов, которые кажутся столь гостеприимными прибывающему в гавань моряку, в действительности снабжен замками и
засовами. А широко раскрытые двери некоторых домов на набережной - не что иное, как ловушки для изголодавшейся и одинокой души моряка. Таможня
будет осматривать его убогий багаж, как бы приглашая почерпнуть от изобилия нового края, но позади таможни и портовых контор - целый
заградительный кордон, множество людей, готовых использовать в своих корыстных целях его неотложные нужды и слабости. Ему предлагают явно
фальшивую любовь, фальшивую дружбу и гнусные, распутные забавы. Если же ему усилием волн удастся отстранить эти соблазны, он начнет скитаться по
улицам, вдоль которых выстроились магазины, глазеть на совершенно ненужные ему вещи, пробираясь в толпе людей, чьи привычки, навыки и язык
коренным образом отличаются от его собственных. Трамваи и омнибусы манят его посетить предместья и кварталы с причудливыми названиями, но когда
он туда доберется, там никто не хочет его знать.
Надежда умирает только с жизнью, ибо жизнь и надежда - одно и то же, и вот моряк слоняется по городу, стремясь вступить в легкое и
свободное общение с людьми, которые бесконечной вереницей проходят мимо него; кажется, это так просто, а на деле совершенно невозможно. И если
он получает расчет, то чувство бездомности на чужом берегу только обостряется, ибо ему уже некуда податься, даже на корабль не вернешься.
Когда я увидел своих спутников, которые готовились сойти на берег, чтобы провести ночь в городке, и более или менее принарядились, мне
прямо-таки не верилось, что мы когда-нибудь вновь соберемся на корабле.
Однако в свое время мы все же собрались. Капитан превратился в элегантную особу в мягкой шляпе; кончик носового платка кокетливо выглядывал
из его бокового кармана. Механик был просто ослепителен в имбирного цвета костюме и вызывающе ярком галстуке. Мидборо и Рэдж выглядели
невероятно будничными в темно-синих костюмах и котелках, и шли они бок о бок, совсем как близнецы. Преобразились и матросы. "Взгляните, какие мы
молодцы! - казалось, говорили они, прихорашиваясь. - Принимайте как следует заморских джентльменов!" И вот один за другим, окрыленные надеждами,
мы повернулись спиной к "Золотому льву" и сошли на берег, а старший помощник, оставшийся стеречь корабль, провожал нас завистливым взглядом.
Пернамбуку же не проявил ни особого испуга, ни удовольствия по поводу нашего набега.
Удастся ли хоть одному счастливчику прорваться сквозь все эти рогатки и преграды и встретить сочувствие и человеческое отношение? Город
осветился яркими огнями, когда мы сходили на берег, но вид у него был равнодушный - ни малейшего намека на приглашение, ему не было дела до
наших надежд!
Я видел другие порты и гавани, но эта высадка в Пернамбуку стала как бы квинтэссенцией всех моих морских впечатлений.