Витавшие вне поля моего зрения тетка с компаньонкой, наверное, прилагали самые
ревностные усилия, чтобы переместить меня в другую обстановку, ибо на мрачном фоне этих моих челтенхемских воспоминаний появлялись и исчезали
еще более смутные фигуры - все это были Блетсуорси, они разглядывали меня, не проявляя ни симпатии, ни враждебности, и быстро обнаруживали
нежелание иметь со мной дела в дальнейшем. Помнится, тетке давали различные советы.
Одни уговаривали ее оставить меня, так как я дам ей возможность позабыть о собственной особе, - хотя она явно не желала забывать о себе, да
и кто из нас этого хочет? Другие уверяли, что лучше всего вернуть меня отцу: но это было немыслимо, потому что он переехал с Мадейры в Родезию,
не сообщив своего нового адреса, а наша имперская почта не принимает мальчиков, адресованных до востребования в дальние колонии. Наконец, третьи
полагали, что все это "дело", под каковым подразумевался я, следует предоставить на усмотрение моему дяде, преподобному Руперту Блетсуорси,
настоятелю в Гарроу-Гоуарде. Все они были того мнения, что для Блетсуорси я обещаю быть слишком маленького роста.
Мой дядя в то время находился с несколькими англиканскими епископами в России, где обсуждался вопрос о возможном соединении англиканской и
православной церквей, - это было еще задолго до мировой войны и до прихода к власти большевиков. Письма моей тетки летели ему вдогонку, но
запаздывали, и им так и не суждено было настигнуть дядю. И вдруг, когда я уже начал примиряться со своим бесцветным существованием в Челтенхеме
под надзором воспитателя с пристегивающимися манжетами, появился мой дядя!
Он сильно напоминал моего отца, но был ниже ростом, розовый, округлый, и одевался, как всякий богатый и преуспевающий пастор, тогда как
отец ходил в мешковатом, обтрепанном и застиранном фланелевом костюме. В дяде тоже многое было не совсем понятно, но это не так било в глаза.
Волосы у него были серебристо-седые. Он сразу же расположил меня в свою пользу и внушил доверие. Нацепив на нос очки без ободка, он стал
разглядывать меня с улыбкой, которая показалась мне необычайно привлекательной.
- Ну-с, молодой человек, - начал он почти отеческим тоном, - они тут, кажется, не знают, что с вами делать. Что вы скажете, если я предложу
вам переехать ко мне и жить со мною?
- Охотно, сэр! - сказал я, как только уяснил смысл его вопроса.
Тетка и компаньонка так и просияли. Они отбросили в сторону всякое притворство. Я и не подозревал, какого они хорошего мнения обо мне!
- Он такой милый, смышленый, - нахваливали они меня, - такой любознательный! Если за ним смотреть как следует и кормить его хорошенько, из
него получится замечательный мальчик.
Итак, судьба моя была решена.
2. СВОБОДОМЫСЛЯЩИЙ СВЯЩЕННИК
Я считаю, что с переселения в Гарроу-Гоуард начинается моя настоящая жизнь. Память сохранила лишь осколки и обрывки событий раннего
детства, но воспоминания мои становятся связными и отчетливыми с того самого дня, как я прибыл в этот на редкость гостеприимный дом. Мне
кажется, я мог бы начертать план пасторского дома и, уж конечно, сада; я помню характерный запах сырости от колодца во дворе, за службами, и
девять златоцветов, посаженных на равном расстоянии друг от друга у серой каменной стены.
Каждый год старый садовник Блекуэлл пересаживал их. Я мог бы составить хронику династии тамошних кошек и подробно описать характер каждой
из них.