Он думал о родном доме в Уэльсе: суждено ли ему еще когда нибудь увидеть поросшие густой зеленью холмы? Хирург как то сказал, что среди троих тяжело раненных выживет только один.
Но ничего ужасного в смерти Майкл не видел. Наоборот. Она несла избавление от страданий. Разве не горькая мысль о смерти привела его в Испанию? Это был единственный выход из создавшейся ситуации, единственная возможность забыть Кэролайн, ради которой он готов был пожертвовать даже честью, шанс освободиться от ужасного опрометчиво данного им некогда обещания.
Интересно, кто станет его оплакивать, когда он умрет? Конечно же, армейские друзья. Но они привыкли к потерям. Уже через день о нем будут говорить «бедный старина Кеньон», как и о других погибших. О родных и близких и думать не хочется. Ничего, кроме досады, его смерть у них не вызовет – ведь придется на какое то время облачиться в траур. Его отец, герцог Эшбертонский, произнесет несколько приличествующих случаю печальных фраз о воле Господней, в глубине души испытывая радость от того, что избавился от своего презираемого младшего сына.
Если кто и будет искренне горевать, так это его старинные друзья, Люсьен и Раф. И конечно же, Николас. Одно лишь воспоминание о Николасе причиняло невыносимые страдания.
Поток его мыслей прервал женский голос, холодный и ясный, словно горный ручей в Уэльсе. Как попала в этот ужасный амбар леди англичанка? Должно быть, это одна из отважных офицерских жен, «следовавших за барабаном». Эти женщины делили с мужьями все превратности военной жизни.
– Хотите пить? – спросила она Майкла нежным голосом.
Не в силах произнести даже слова, он утвердительно кивнул. От ее руки, приподнявшей его голову, исходил аромат тимьяна и лаванды с холмов Испании, заглушивший даже запах ран и смерти.
Различить ее лицо в темноте было невозможно, но голова его покоилась на теплом изгибе ее руки. Будь он в состоянии двигаться, зарылся бы лицом в это благословенное нежное женское тело. Тогда бы он мог умереть спокойно.
В горле так пересохло, что невозможно было глотать, вода вылилась изо рта и потекла по подбородку.
– Извините, я дала вам сразу слишком много. Попробуйте еще разок, – сказала она деловито и влила ему в рот всего несколько капель. Потом еще и еще, осторожно, терпеливо, пока не убедилась, что он утолил жажду.
Майкл вновь обрел способность говорить.
– Благодарю вас, мадам. Большое спасибо, – прошептал он.
– Не стоит благодарности.
Она бережно опустила Майкла на солому, поднялась и пошла к следующему тюфяку.
– Иди с Богом, – произнесла она через мгновение по испански с горечью в голосе. Это испанское прощание годилось скорее для мертвых, чем для живых.
Майкл снова впал в забытье и не видел, как пришли санитары и унесли мертвое тело с соседнего тюфяка.
Занявший место умершего был в горячечном бреду.
– Мама, мама, где ты? – бормотал он.
Судя по голосу, он был очень молод.
От его причитаний Майкл пришел в себя и попытался заговорить с несчастным, но тот не отреагировал, а голос его звучал все тише и тише. Видно, недолго протянет, бедняга.
Неожиданно совсем близко Майкл услышал, как хирург шотландец сказал:
– Позовите миссис Мельбурн.
– Вы же сами отправили ее отдыхать, доктор Кинлок, – заметил санитар. – Она с ног валилась от усталости.
– Но мальчик вот вот умрет, и миссис Мельбурн не простит нам, если мы ей об этом не скажем. Сходите за ней.
Вскоре Майкл услышал тихое шуршание нижних юбок, открыл глаза и увидел женщину, идущую по амбару в сопровождении доктора, который нес фонарь.
– Его зовут Джем, – тихо сказал доктор. – Он откуда то из Восточной Англии. Кажется, из Суффолка. Несчастный смертельно ранен, долго не протянет.
Женщина кивнула.