Змей с намалёванной рожей, гудящий в небе, несказанно восхищал приезжавших с родителями на рынок деревенских мальчишек, да и самих взрослых. В деревнях подобного не знали.
Иногда нитка обрывалась, и змей медленно падал. Грустное зрелище. Владелец змея, товарищи и просто болельщики бросались собирать нитку.
Непревзойдённым мастером в изготовлении и запуске змеев был Костя Ташлинцев. Он подвешивал к змею рожкИ из бумаги, в которые помещал свечки, после чего зажигал их. Запущенный в сумерки змей Костя держал в воздухе и ночью, восхищая публику сиянием в небе.
Непременным условием уважения среди подростков было мастерство в изготовлении западкОв. ЗападОк – клетка из реек и проволочек. Нужно было уметь выточить такие тонкие реечки, провести меж ними обрезки проволоки с такими промежутками, чтобы клетка выглядела как можно более прозрачной – «воздушной», – оказавшись при этом и достаточно прочной. Внутри неё устраивали приспособление из скрученного шпагата и палочки, соединённой с оттянутой книзу дверцей, и устанавливали жёрдочку, после чего, насыпав в клетку зерна, её подвешивали на ветвь дерева. Влетевшая в западок птичка садилась на жёрдочку – дверца захлопывалась.
Чаще всего попадались синицы. Гордостью владельца западка бывало, если попадался воробей. Птиц выпускали или сразу, или, подержав дома в клетке.
Ле Кок, Сипай и другие
Некий купец, любивший в пьяном виде почудить, нанял мальчишку, поручив ему отнести на почту петуха и записку «Отправить в Париж». Начальник почты, отец Кости Ташлинцева, велел сыну вернуть петуха купцу. За Костей, несущим птицу, отправились любопытные мальчишки, к которым по дороге присоединялись другие.
Пьяненький купец притворился возмущённым: «Вот тебе почта! Не может петуха отослать в Париж! А всё потому, что не знают названия петуха на французском. – И купец при публике обратился к Косте с вопросом, заранее торжествуя, что тот не ответит: – Как петух по-французски?» Костя сказал: «Le coq». Шутник был посрамлён, а Костю стали звать Ле Кок.
Его старший брат учился в Московском университете и, как некоторые даровитые студенты в то время, прирабатывал сочинением детективов, которые издавались на самой дешёвой бумаге в мягкой обложке. Студенты нередко заимствовали у Конан-Дойля образ Шерлока Холмса, придумывая для него новые загадки. Брат же Ле Кока выбрал в герои американского сыщика из агентства Ната Пинкертона. Книга восхищала моего отца и других друзей Ле Кока.
Все они, разумеется, не могли не обожать кино, которое тогда было немым, упивались комедиями знаменитого французского режиссёра и актёра Макса Линдера, по несколько раз смотрели французские фильмы ужасов о Фантомасе по романам Марселя Аллена и Пьера Сувестра.
Ребята были своими в городской библиотеке, знали персонажей рыцарских романов Вальтера Скотта «Айвенго», «Талисман», «Квентин Дорвард», могли пересказать «Оливера Твиста» Чарльза Диккенса, поговорить о книгах Густава Эмара, Майн Рида, Александра Дюма, Жюля Верна.
Пётр Осокин при этом любил и русскую классику – мог произнести слова генеральши из романа Достоевского «Идиот»: «Спокоен ли он, по крайней мере, в припадках? Не делает ли жестов?», при случае приводил цитаты из «Тамани» Лермонтова, из «Мертвых душ» Гоголя.
В мировой истории Осокина увлекали восстания: более всего, восстание индийцев-солдат на английской службе – сипаев – в 1857-59 годах. Петя рисовал бородатых повстанцев в их тюрбанах, изобразил штурм Дели и заполучил прозвище Сипай.
Юрий Зверев трудился над изобретением новой противопехотной мины. Он стибрил у отца-врача нитроглицерин, который применялся как лекарственный препарат. Когда мина была почти готова, сработал взрыватель – Юре взрывом обезобразило лицо. В то время можно было услышать, что некто в Лондоне убивал девушек и вспарывал им животы, убийцу называли Джеком Потрошителем, он так и не был пойман. Юрия из-за его устрашающе обезображенного лица прозвали – Джек Потрошитель. (Когда я писал рассказы по воспоминаниям отца, то отметил: фамилии персонажей подлинные. Однако фамилию Юрия я всё же изменил: Зверев по прозвищу Джек Потрошитель – это слишком. Я написал «Зверянский»).
Моего отца, тощего долговязого, с большой горизонтально удлинённой головой, с выступающим лбом звали Немецкий Бычок или просто Бычок. Когда ребята дрались на кулАчки, что было распространено, мой отец, не выделявшийся плотностью сложения, однако, славился тем, что от его удара противник падал. Бывало, намечалась драка, и кто-нибудь оповещал: «Немецкий Бычок бежит, сейчас будет дело!» От него требовали показать ладонь, чтобы убедиться, что он не зажал пятак в кулаке для придания ему особой твёрдости. КулАчки увлекали Алексея Гергенредера до четырнадцать лет, после чего он, как и многие кузнецкие подростки, потерял к ним интерес.
Ещё о друзьях
В те времена Алексеев звали Лёнями, Дмитриев – Митями, а не Димами, Павлы были Павками.
Вячеслава Билетова звали Вячкой, иногда добавляя «Билет» или «Билетик». Он был болтун, выдумщик, чудила и прекрасный товарищ. Однажды летом мой отец, как обычно, с разбегу прыгнул в речку, а под водой оказалось кем-то брошенное сломанное колесо от телеги. Отец ударился об обод лбом. Встал в воде по грудь, глаз что-то застилает, словно тряпка прилипла. Он было хотел рукой её смахнуть, но Вячка, который был рядом, закричал: «Не трогай!» Со лба Алексея свисал лоскут кожи, текла кровь. Вячка руками вернул лоскут на место и прижал его подтяжкой от носка, охватив ею голову Алексея. Затем отвёл его к нему в дом, где брат Фёдор крикнул, смеясь: «Лёньку гуроны оскальпировали!»
Хедвига Феодоровна облила лоб моего отца водкой, решительно взяла иголку, нитку и пришила лоскут. Всё зажило, но полукруглый шрам на лбу отца, хотя и не очень видный, остался на всю жизнь.
С Вячкой случались несуразности. Как-то ребята наловили бреднем рыбы, решили сварить уху на костре. Вячка откуда-то притащил ведро. Уху сварили, но есть её оказалось невозможно – на дне ведра не заметили застывшую краску. Тогда Вячка убежал и вернулся с корзиной всяческой еды: он опустошил дома кухню и кладовую. Первым возмутился Лёнька Витун: «Ты своих без ужина оставил! Неси обратно!» Витуна единогласно поддержали Джек Потрошитель, Сипай, Ле Кок. Вячка унёс корзину с едой назад.
Надо привести факт, который говорит о кругозоре ребят. Что они, к примеру, знали от взрослых и из книг о еде аристократов на Западе? Знали, что у тех был деликатес – суп из ласточкиных гнёзд, который принято есть в Малайзии. Представляли ребята и королевскую трапезу. Подаются одно за другим сто блюд, и король от каждого вкушает «чуть-чуть чайной ложкой». А китайские вельможи, говорил Саша Цветков, ученик повара, любят паштет из соловьиных язычков.
Саша умел из кусков свежесрезанных ивовых прутьев делать свистки, искусно снимая с куска кору трубочкой, а затем опять надевая, подрезав, где нужно, стержень. Он дарил свистки малышам, как и другие самодельные игрушки. Саша ловчее всех влезал на деревья и на фонарные столбы.
Чем отличались другие ребята. Фёдор Леднёв был удильщиком, тогда как у остальных не хватало терпения сидеть с удочкой, и они ловили рыбу лишь бреднем или вершами. Фёдору служил леской волос, выдернутый из хвоста лошади. Каких только наживок не знал Фёдор! Однажды он протянул через Труёв перемёт, наживив на крючки маленьких рыбок, и попалось несколько щук и сом. Зимой, вызывая уважение взрослых кузнечан, подросток ходил на подлёдный лов.
Были среди ребят музыканты. Пётр Осокин пел и играл на пианино, Митя Панкратов играл на гармони.
Его отец-машинист, степенный добродушный человек с большими, с сединой усами, объяснял мальчишкам устройство паровоза, пускал их в будку, рассказывал о бронепоездах и о знаменитых авариях.
Отец Фёдора Леднёва, кузнец, по просьбам сына, ковал ребятам маленькие топорики, топорища ребята выстругивали сами. Топорики были их «индейскими томагавками», их метали в стены сараев, в дощатые заборы, в подвешенные на деревья деревянные щиты.