Считалось необходимым уметь метать ножи. Метнуть нож надо было, держа его не за лезвие, а за рукоятку. Лучше всех метал нож мой отец. Он отличился также тем, что сделал арбалет.
Огнестрельное оружие продавалось свободно, за исключением принятого в армии. Все друзья моего отца имели уже упомянутые винтовки «монтекристо». Ребята читали книгу Луи Буссенара «Капитан-сорвиголова» о приключениях французских пареньков во время англо-бурской войны и обсуждали описанные Буссенаром германскую винтовку маузер, английскую – ли метфорд, разговоры переходили на мощные револьверы смит-вессон, заполучить которые покамест не улыбалось. Однако у Юрия Зверева, Петра Осокина и Константина Ташлинцева были карманные револьверы. Это не значит, что ребята ходили с ними в карманах, такое было не принято. Лишь от случая к случаю кто-нибудь брал с собой револьвер за город или на свалку – пульнуть в выброшенный горшок или в осколок стекла.
Первый заработок. Устрицы
Моему отцу хотелось тоже заиметь револьвер, на него надо было заработать. Отец взял в сарае точильный станок на колёсиках, стал возить его по дворам, выкрикивая: «Точу топоры, ножи, ножницы!» Знавший его преподаватель гимназии, где училась Маргарита, сестра отца, сказал ему: «Молодец! Как в Америке дети миллионеров учатся зарабатывать: разносят почту, доставляют покупателям покупки на дом».
В своё время о детях американских миллионеров Алексею сказал Филипп Андреевич: «В школу они берут с собой завтрак – кусок чёрного хлеба с капустным листом».
А доктор Зверев рассказал сыну Юрию о самих миллионерах США. Юрий передал это друзьям: «Они приходят к себе в банк или на фабрику и говорят уборщице: «Доброе утро, миссис такая-то». Мужчине-привратнику ещё и пожимают руку». Это, передавал Юрий слова своего отца, учёл наш российский министр иностранных дел Сергей Юльевич Витте, заключавший в США мирный договор с Японией. Приплыв в Америку на пароходе, а затем доехав до города Портсмута поездом, Витте подошёл к паровозу, поблагодарил машиниста за рейс и пожал ему руку. Этим он вызвал доброжелательное удивление публики, завоевал симпатию американской прессы.
Алексей Гергенредер в роли ходившего по дворам точильщика, получающего копейки, отпрыском американского миллионера себя не представлял, но унижения не испытывал. Он был горд тем, что заработал четыре рубля. Брат Владимир (Павел был на фронте) и мать добавили денег, и Алексей выписал по каталогу револьвер «велодог» – шестизарядный, под патрон с бездымным порохом, с пулями в никелированной оболочке. Револьвер прислали по почте в красивой коробке с небольшим запасом патронов. Всё вместе с доставкой стоило семнадцать рублей.
Тогда в 1916 году за сорок рублей можно было купить крестьянскую лошадку. За охотничью собаку – чистопородного ирландского сеттера – просили сорок пять. Охотничья берданка стоила двадцать рублей. Отличная германская фотокамера продавалась за семьдесят. Цена булки была одиннадцать копеек. Если перевести тогдашние фунты в килограммы, то килограмм говядины стоил семьдесят копеек. Ещё мой отец помнил, что за пуд солёных судаков давали восемь рублей. Рабочий получал тридцать рублей в месяц, машинист паровоза – девяносто рублей. Комнату можно было снять за три рубля пятьдесят копеек в месяц.
Алексей приставил к стене сарая доску, с десяти шагов прицелился из новенького «велодога» и выстрелил. Пулю удалось выковырнуть из доски гвоздём. А в каталоге револьвер хвалили за «крепкий бой».
К началу 1917 года положение семьи ухудшилось, она переселилась в небольшой старый деревянный дом на улице Песчаной. Владимир поехал к родственникам матери в Харьков поступать в Технологический институт. Фёдор оставил реальное училище, чтобы зарабатывать: его взял к себе счетоводом кузнецкий купец. Хедвига Феодоровна попросила Алексея продать «велодог».
У Алексея в то время уже была цель – стать репортёром, добывающим сенсации. Цель родилась, когда он в тринадцать лет прочитал в газете о раскрытии сети жуликов, которые воровали и продавали крестьянских коров. Он мечтал прославиться, описывая такого рода дела, рассказывая о работе следователей и полицейских агентов. Мечтой также было написать детектив, как брат Ле Кока, а потом книгу, подобную «Путешествию по Африке» Дэвида Ливингстона. Алексей вёл дневник, записывал наброски приходивших на ум сюжетов в школьных тетрадках и на разрозненных клочках бумаги.
Будущее рисовалось полным приключений, а в настоящем доводилось недоедать. Хедвига Феодоровна должна была заботиться о Маргарите, которая стала невестой на выданье, росли два младших брата, и Алексей обычно ел суп без мяса. Приходивший к нему Вячка Билетов это заметил и однажды пригласил его «отведать устриц». Алексей пошёл к нему, но, вместо устриц, оказалась большая миска пирожков с мясом. Мой отец наелся до отвала и на всю жизнь сохранил благодарность Вячке и за пирожки, и за деликатность: боясь, что обидит друга, если позовёт его есть пирожки, Вячка придумал устрицы.
Атмосфера мировой войны
Летом 1914 года, когда грянуло известие о войне с Германией, моему отцу было одиннадцать с половиной лет. Известие пришибло семью, где дети воспитывались в любви к Германии – родине предков. Её видели страной вековой рыцарской славы, страной знаменитых университетов. У Пушкина в «Евгении Онегине» описан помещик:
По имени Владимир Ленской,
С душою прямо геттингенской,
Красавец, в полном цвете лет,
Поклонник Канта и поэт.
Он из Германии туманной
Привез учености плоды:
Вольнолюбивые мечты…
«С душою прямо геттингенской» – Гёттинген, германский город, славный своим университетом, где профессора проповедовали отрицание сословных различий, деспотизма.
С 1762 года Российской империей правила немецкая династия фон Гольштейн-Готторпов, принявших фамилию вымерших Романовых. Немками были все жёны российских императоров, начиная с Екатерины II, исключением стала лишь жена Алекасандра III, датчанка Дагмар (Мария Фёдоровна). И вдруг германцев назвали «заклятыми, смертельными врагами России».
Алексей хорошо запомнил, как Владимир и Павел обсуждали причины и начало войны. Завязалось из-за Сербии. Её националисты претендовали на то, чтобы отторгнуть от Австро-Венгрии земли южных славян и создать Великую Сербию. Россия как славянская страна покровительствовала Сербии, а Германия была в военном союзе с Австро-Венгрией.
Группа сербских террористов прибыла в занятую Австро-Венгрией Боснию, в Сараево, и, когда туда приехал с женой наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд, один из террористов убил его и жену. Для Австро-Венгрии это стало предлогом разгромить Сербию. Ей был предъявлен ультиматум, намеренно составленный так, чтобы его не могло принять государство, считающее себя независимым. Сербия приняла ультиматум, за исключением требования впустить на её территорию австро-венгерскую полицию. Тогда Австро-Венгрия объявила войну.
Россия объявила всеобщую мобилизацию, готовясь напасть на Австро-Венгрию. Германия учла, что для полной мобилизации Российской империи необходимы шесть недель, а Германии для мобилизации её армии нужны были две недели. Чтобы не дать России собрать все свои силы, Германия предъявила ультиматум: прекратить мобилизацию или будет объявлена война. Россия мобилизацию не прекратила, и, согласно ультиматуму, в названный в нём срок страны оказались в состоянии войны. Вскоре русские войска перешли германскую границу.
В войну вступили другие государства. Пошла мировая бойня из-за того, что русское правительство решило воевать за Сербию. Конечно, рассуждали Владимир и Павел Гергенредеры, справедливость не на стороне Австро-Венгрии, но проливать из-за этого кровь своего народа? Если бы армия, как когда-то, состояла из солдат, которые служили двадцать пять лет, не имели ни семьи, ни хозяйства, их назначением было воевать, то такую армию ещё можно было послать на войну за Сербию. Но теперь – отнимать кормильцев у семей, которые и так жили в бедности, реквизировать лошадей у крестьян. А потом что? Смерть множества кормильцев, сиротство детей, обострение нужды всех тех, кто и так прозябал в ней. Обрекать своё население на такие жертвы ради далёкой страны потому, что она славянская? Но только что она в союзе с отнюдь не славянскими Грецией, Румынией, Турцией разбила, ради захвата земель, славянскую Болгарию. И – ничего. Стенаний из-за братоубийства не прозвучало.