И вот теперь Великий Босс имеет честь представить своим верным рабам и вассалам великого джазового пианиста Максима Троицкого.
Звукорежиссер Стулов, сидевший на сейфе, громко икнул и сказал:
- А-а-а! Понятно. А то я думаю - ну где же я тебя видел? Оч-чень приятно!
И полез чокаться.
Все дружно выпили за нерушимый союз чистого искусства и грязных денег, а потом Великий Босс, поведя рукой в угол студии, где стояло неизвестно когда и зачем купленное пианино, посмотрел на помятого, но почетного гостя и сказал:
- Не обязательно прямо сейчас. Но ты сыграешь?
Максим тоже посмотрел в угол, потом на бутылку, затем налил себе еще полстакана и ответил:
- А почему не сейчас?
Он выпил водку, поморщился, вытер рот рукой и поднялся с дивана.
Подойдя к пианино, он небрежно открыл крышку и удивился тому, что на клавиатуре слоновой кости лежала затейливо вышитая бархатная полоса, предохранявшая клавиши от пыли.
- Ишь ты… - пробормотал он, усмехнувшись, - как в лучших домах…
Оглянувшись, он стал искать взглядом стул, и Лина, повинуясь бессознательному порыву, встала и подвинула пианисту свой. Максим небрежно кивнул и, даже не взглянув на столь любезную даму, уселся за пианино.
Потом она вспоминала этот мимолетный эпизод много раз, и теперь точно знала, что именно эта сценка со стулом и была тем самым крючочком, на который попалась блистательная красавица и умница Акулина Голубицкая-Гессер.
Оставшись без места, Лина уселась на диванный подлокотник слева от пианиста, и положила ногу на ногу. И без того короткая юбка задралась еще выше, и Максим, заметив это, криво усмехнулся. Это оказалось вторым крючком, и он был побольше, чем первый. По Лина и глазом не моргнула, хотя и почувствовала себя уязвленной.
Она привыкла быть в центре внимания, получать комплименты и прочие знаки мужской заинтересованности, а этот тип, пусть он даже и известный музыкант, посмел принять ее любезность как должное, да еще и усмехнуться, увидев ее стройное бедро! И Лина моментально приняла решение повергнуть наглеца к своим ногам, а потом, поиздевавшись вволю, оставить с носом.
Все эти мысли промелькнули в ее медно-рыжей голове за несколько секунд, и, изобразив на лице светское выражение, Лина подперла пальчиком щеку и приготовилась слушать музыку.
Однако Макс, небрежно пробежавшись пальцами по клавишам, встал и сказал:
- Не, Вовка, ты прав. Не сейчас.
И, пробравшись между коленями разочарованных слушателей, снова рухнул на диван рядом с Великим Боссом.
- Ну ты и скотина, - любовно пробурчал Вовка.
Великого Босса звали Владимир Валерьевич Балдин, был он строг и требователен, и Вовкой в стенах студии его не смел называть никто.
- Сам такой, - ответил Макс, - налей-ка мне лучше водочки. А то после вчерашнего я так и не пришел в норму. Вот подлечусь еще маленько и тогда сыграю.
Однако в тот вечер Макс так и не сыграл.
Через час он уже опьянел и категорически заявил, что в таком виде к инструменту даже не подойдет. Великий Босс Вовка снова обругал его скотиной, и они дружно выпили. А потом весь вечер вспоминали минувшие школьные годы.
Наконец к середине ночи все разошлись, а Макс вырубился на том самом диване, под присмотром не очень трезвого охранника. Предусмотрительный Вовка оставил Максу несколько бутылок пива и маленькую водки, строго наказав охраннику, чтобы тот не смел посягать на выпивку. Охранник указание Босса выполнил, и утром опохмеленный Максим на некоторое время исчез из поля зрения.
А Лина, сама того не ожидая, попалась на крючок.
Через несколько дней она почувствовала, что желание снова увидеть этого странного, но очень интересного человека стало непереносимым, и, зайдя в кабинет Великого Босса, в ультимативной форме потребовала телефонный номер Максима.