Черный менестрель - Иторр Кайл

Иторр Кайл

Кайл Иторр

Баллады пишут не для

того, чтобы им верили.

Их пишут для того,

чтобы волновать сердца.

Анджей Сапковский

"Немного жертвенности"

Постоялый двор - каких двенадцать на дюжину в любом краю, подле любой дороги.Посетители - также совершенно обычные: парочка не то неудачников-авантюристов (предпочитающих зваться искателями приключений), не то простых разбойников; три лесника, регулярно останавливающиеся тут, чтобы пропустить кружку-другую; странствующий монах или кто-то в том же роде - пожилой, благообразный, в бесформенном буром балахоне и веревочных сандалиях; не отличающаяся красотой смуглая женщина средних лет, тесно прижимающая к груди тощую пеструю кошку, давно смирившуюся с превратностями судьбы и приучившуюся спать в любой ситуации. И еще один. Заметить его, и то надо очень постараться - устроился в самом темном углу, потягивает себе яблочный сидр да занюхивает его хлебом с сыром и пучком увядшей петрушки...- Подбрось дровишек, темно тут! - требует один из лесников.Служанка - пухленькая, не слишком поворотливая, с густыми темными волосами - послушно выполняет желание гостя. Языки пламени в очаге становятся из красных - рыжими, в зале действительно немного светлеет.Человек в углу встает, одергивая черный плащ; под одеждой у него при этом движении что-то прорисовывается, но что - самострел, меч, футляр для свитков - не разобрать. Искатели приключений, переглянувшись, синхронно отодвигаются по скамейке, отполированной множеством седалищ; так, чтобы в случае чего мгновенно вскочить, а там - либо в драку, либо в окно, смотря по обстоятельствам.Правая рука человека скользит под плащ. Авантюристы напрягаются. Кошка, открыв желто-оранжевые глаза, выгибает спину и шипит. Ее хозяйка, поспешно отодвинув миску с рыбной похлебкой, тянется за своей сумкой, висящей рядом на вбитом в стену колышке.Из-под черного плаща медленно, заставляя дыхание зрителей замирать от их же собственных недобрых предчувствий, выползает овальный, почти плоский короб, также окрашенный в черный цвет; тонкие металлические нити струн становятся видны лишь тогда, когда человек осторожно проводит по ним узкой ладонью.- Менестрель! - с облегчением выдыхает один из авантюристов. Сбацай чего-нибудь эдакое, а? Сколько недель музыки не слышал...- "Девчонку с Холма"! - восклицает один из лесников.- Нет, лучше "Солнечная Долина", - возражает другой.Менестрель словно не слышит их, неторопливо водя кончиками пальцев по струнам своего странного инструмента, что-то настраивая и подкручивая. С каждым разом аккорды становятся все резче и отрывистее, и наконец на лице человека в черном возникает подобие усмешки. Он придвигает к себе грубо сколоченный табурет, усаживается лицом к огню, некоторое время смотрит в мечущиеся языки пламени - а затем заговаривает под мерный перебор струн:- В Загорье, у племени, которого больше нет, имелось одно сказание. Сказание о человеке, который пожертвовал собою, чтобы вывести остальных из темноты, сказание о Данко, человеке с пламенным сердцем. Изергиль, старая ведьма, ты никогда бы не позволила ни мне, ни кому-либо другому рассказать эту историю ТАК - но тебя здесь нет, ведь верно?Ритм музыки меняется, как и низкий, гортанный голос менестреля. Он теперь как будто беседует сам с собой, периодически ударяя по струнам - и эти рваные аккорды, что ни один знаток или ценитель изящных искусств не осмелился бы назвать музыкой, как ни странно, в точности дополняют собой нужные слова...

Возглас души: "А можно ль?"

Разума глас: "Нельзя."

"Хочешь ли знать?" - "Я должен.

Это - моя стезя."

"Ты пожалеешь об этом."

"Скорее всего.