Хотелось провалиться куда-нибудь туда, где все бы забыли, что сейчас произошло. Это было как во сне, когда уже настолько невозможно становится терпеть, что велишь сну окончиться - и просыпаешься. Только тогда, в лавке, Клава знала: это не сон. Это на самом деле. В отчаянии она бросилась из лавки вон. Выбежав на улицу, Клава остановилась у фонарного столба. Ей казалось, сейчас она упадет в обморок. Дверь лавки отворилась, и на пороге появилась Женя.
- До свиданья, - как ни в чем ни бывало сказала она, полуобернувшись вглубь помещения. И затворила за собой дверь.
- Ты чего убежала? Было так смешно, - сказала она Клаве.
- Ты что, сдурела? - сдавленно спросила Клава. Она ненавидела Женю.
- А что? Тебе было стыдно?
- А тебе нет? - Клава от злости едва могла дышать.
- И мне тоже. Конечно, мне было стыдно, - пожала плечами Женя. - Когда ты убежала, знаешь, что этот господин сказал мне?
- Что?
- Он сказал: "У вас, барышня, удивительный тромбон". Так и сказал, честное слово.
- Какая гадость.
- Конечно гадость. Кто же говорит, что нет? Но ему это понравилось. Ясно тебе?
- Но это же отвратительно! - возмущенно шепнула Клава, совсем как в тот раз, и ударила руками по столу, за которым сидела в квартире Валентина Петровича. В чернильном приборе стукнула перьевая ручка.
Они поссорились тогда с Женей, не разговаривали больше недели, но потом вновь помирились. Через полтора месяца погиб Александр. Его смерть обладала для Клавы какой-то необычной, сверхъестественной реальностью, словно весь мир умер, и вместе с тем продолжал чувствовать своим мертвым телом дальше. Клаву пугали вещи брата, на которые она натыкалась в доме, и больше всего его картины, он ведь увлекался живописью, рисовал пейзажи, картины висели в его комнате и в одном из коридоров, по тому коридору Клава с тех пор перестала ходить, она не хотела также брать в руки книги, которые читал брат, а страшнее всего было ей, разумеется, на похоронах. Хоронили пустой гроб, потому что тело брата осталось на земле, захваченной немцами. Пустой гроб контрастно символизировал для Клавы ирреальность наступившего времени, когда она увидела его, продолговатый зияющий ящик, завешенный траурной материей, ей стало так же невыносимо страшно, как в ювелирной лавке, будто неожиданно перед ней открылась вечно бывшая запертой дверь, дверь туда, куда еще никто не ходил, в дикий сад, где живут существа из кошмарных снов. Такими существами Клава представляла себе красных, собственно, красными у них должны были быть только глаза, в остальном они должны были походить на людей, иногда, впрочем, они снились Клаве со звериными головами: собачьими, козлиными, бараньими или кошачьими. Клава спрашивала у матери - какие они, красные, но мать отвечала, что это просто бандиты, распоясавшаяся чернь, но Клава не верила, она знала, что красных раньше не было, а бандиты были всегда, и если армия отступает под их натиском, значит они сильны, сильнее людей, а когда Таня рассказала Клаве, что красные не верят в Бога и разрушают церкви, стало окончательно ясно - среди красных обязательно должны быть бесы, скотоголовые, и потому Клава так боялась оставаться здесь, в городе, куда уже проникает отвратительная сила тьмы.
- Я знаю, откуда вы пришли, - сказала Клава, поправив норовящий сползти с колен саквояжик.
Они пришли из той трещины, что открылась во всем.