– Благодарю вас, миссис Харрис-Уайт, – говорю я. – Благодарю за добрые слова.
Она притворно сердится:
– Какая еще «миссис Харрис-Уайт»? Френни. Просто Френни.
И это я тоже помню. Она стоит перед нами в шортах цвета хаки и голубой рубашке поло. Ее огромные походные ботинки смешно увеличивают ноги. «Зовите меня Френни. Я настаиваю. Мы на природе. Мы все равны».
Но это продлилось недолго. В конце концов, когда то происшествие оказалось во всех газетах страны, журналисты использовали ее полное имя. Франческа Харрис-Уайт. Единственная дочь магната сферы недвижимости Теодора Харриса. Единственная внучка царя лесоповала Бьюканана Харриса. Юная вдова наследника табачной империи Дугласа Уайта. Ее активы оценивались почти в миллиард, большая часть уходила корнями в Позолоченный век.
И вот теперь она стоит передо мной. Время ее пощадило, ведь ей должно быть за семьдесят. Возраст ей к лицу. Она загорела и светится изнутри. Голубое платье без рукавов подчеркивает аккуратную фигуру. Волосы – прекрасного оттенка, блонд мешается с сединой. Они собраны в низкий пучок и открывают нитку жемчуга на ее шее.
Френни снова поворачивается к картине и скользит взглядом по огромной поверхности. Это одна из моих самых мрачных работ – в ней преобладают черный, темно-синий, грязно-коричневый цвета. Рядом с картиной Френни выглядит маленькой, будто сама потерялась в лесу и сдалась на милость деревьев.
– Она чудесна. Все они чудесны.
В ее голосе чувствуются неуверенность и волнение, будто она каким-то образом разглядела девочек в белых платьях за валежником и кустами.
– Должна признаться, что использовала предлог для встречи, – говорит она, все еще рассматривая картину, будто не в силах отвести от нее взгляд. – Конечно, я захотела посмотреть на картины, но дело не только в этом. У меня есть интересное предложение.
Наконец она отворачивается от картины и смотрит на меня пронзительными зелеными глазами.
– Я бы хотела обсудить его с тобой, если найдется минутка.
Я бросаю взгляд на Рэндалла. Он стоит рядом с Френни, но на почтительном расстоянии, и произносит одними губами: «Заказ». Желанное слово для любого художника.
Я отвечаю:
– Конечно.
В любой другой ситуации я бы отказалась.
– Давай завтра встретимся на ланч. В половину первого у меня? Как раз и поболтаем.
Я киваю, хотя не очень понимаю, что происходит. Френни появилась из ниоткуда. Она приглашает меня на ланч. Возможно, она закажет мне картину. Меня пугает и зачаровывает эта мысль. И без того сюрреалистичный вечер становится еще более странным.
– Конечно, – повторяю я, не в силах произнести что-то еще.
Френни расцветает в улыбке:
– Чудесно.
Она протягивает мне визитку. Синие буквы отпечатаны на плотной белой бумаге. Просто и элегантно. На карточке – имя, телефон и адрес на Парк-Авеню. Перед уходом она еще раз легонько приобнимает меня. Потом поворачивается к Рэндаллу, показывает на «№ 30» и говорит:
– Я возьму ее.
2
Здание, в котором живет Френни, найти несложно. Оно носит семейное имя.
Харрис.
Подобно своим обитателям, Харрис не привлекает лишнего внимания. Тут нет изысканных окон и завитушек. Простая классика, вознесшаяся над Парк-Авеню. Над входом висит мраморный герб Харрисов. На нем изображены две сосны, скрещенные в форме буквы Х. Вокруг них лавровый венок. Подходящий герб, ведь изначально семья сделала состояние на вырубке леса.
Внутри здания мрачно и тихо, будто в соборе. Я чувствую себя грешником, на цыпочках заходящим внутрь, самозванцем, чужаком. Но привратник улыбается и называет меня по имени. Будто я живу тут не первый год.
Мне любезно показывают, где найти лифт. Внутри я вижу еще одну знакомую из лагеря «Соловей».
– Лотти? – спрашиваю я.
В отличие от Френни, она сильно изменилась за последние пятнадцать лет. Немного постарела, стала более утонченной. В последний раз я видела ее в рубашке в клетку и шортах. Сегодня она одета в угольный брючный костюм и белоснежную блузку. Она носила длинные волосы и красила их в оттенок «красное дерево». Сейчас они иссиня-черные, а стрижка изящно обрамляет бледное лицо. Впрочем, улыбка не поменялась ни капли. Она по-прежнему светится дружелюбием.
– Эмма. – Лотти обнимает меня. – Как же здорово тебя видеть.
Я обнимаю ее в ответ.
– Лотти, это взаимно. Я не знала, работаешь ли ты на Френни до сих пор.
– Она не смогла от меня избавиться. Да и не то чтобы сильно хотела.
Это правда, их редко видели поодиночке. Френни возглавляла лагерь, а Лотти была ее преданной помощницей. Вместе они правили при помощи пряника и никогда не использовали кнут. Их терпение было бесконечно, даже когда к ним приехала я – с большим опозданием. Я до сих пор помню встречу с Лотти. Она не спеша вышла из Особняка. Мы с родителями опоздали на несколько часов, но она все равно улыбнулась, помахала рукой и сказала заветное: «Добро пожаловать в лагерь «Соловей».
Сейчас я захожу в лифт, а Лотти нажимает кнопку верхнего этажа. Мы устремляемся к небу.
– Вы с Френни встретитесь в оранжерее, – говорит Лотти. – Ты просто ахнешь.
Я киваю, притворяясь, будто жду этого с нетерпением. Лотти видит меня насквозь. Она осматривает меня с ног до головы, замечает, что я напрягаю спину, притопываю ногой и иногда забываю о том, что нужно улыбаться.
– Не волнуйся, – говорит она. – Френни давно тебя простила.
Свежо предание, да верится с трудом. В галерее Френни была само дружелюбие, но все равно меня терзают сомнения. Я не могу избавиться от чувства, что за этим всем кроется нечто большее, чем простой визит вежливости.
Двери лифта открываются, и я вижу вход в пентхаус Френни. На стене напротив уже висит картина, которую она купила накануне. Франческа Харрис-Уайт выше красных стикеров и недель ожидания. Рэндалл, наверное, всю ночь потратил на доставку.
– Замечательно, – говорит Лотти, глядя на «№ 30». – Я понимаю чувства Френни.
Мне интересно, что почувствовала бы Френни, узнав, что девочки спрятаны внутри картины, что они ждут, пока их кто-то найдет. Потом мысли обращаются к девочкам. Что бы они подумали, узнав, что теперь живут в пентхаусе Френни? Эллисон и Натали было бы все равно. Но Вивиан? О, она пришла бы в полный восторг.
– Я планирую взять выходной и сходить посмотреть твои картины, – говорит Лотти. – Я так горжусь тобой, Эмма. Мы все гордимся тобой.
Она ведет меня по коридору налево. Мы проходим строгую столовую, идем по вдающейся вглубь этажа гостиной.
– А вот и оранжерея.
Да, это явное преуменьшение. Можно, конечно, назвать Центральный вокзал Нью-Йорка железнодорожной станцией, но вообще это место трудно описать словами.
Оранжерея Френни – в реальности небольшой двухэтажный ботанический сад, устроенный на месте террасы. Стекло поднимается от пола до потолка, и снаружи в уголках рамы кое-где еще лежит снег. Внутри этой изящной конструкции заключен миниатюрный лес. Тут стоят сосны, цветет вишня, а розовые кусты уже выставили напоказ бутоны. Пол выстлан мхом и побегами плюща. Внутри есть даже говорливый ручеек, текущий по руслу, выложенному камнями. В центре сказочного леса расположен дворик, выложенный кирпичом. Именно там и сидит Френни за кованым столом, накрытым для ланча.
– Она пришла, – говорит Лотти. – Мне кажется, она умирает с голоду. Так что я несу еду.
Френни приветствует меня новым полуобъятием.
– Как замечательно, что ты согласилась, Эмма. И как красиво ты одета!
Я понятия не имела, что надеть, и в итоге остановилась на самой дорогой вещи в своем гардеробе – узорчатом платье с запахом от Дианы фон Фюрстенберг. Оказывается, мне не надо было волноваться о том, что я буду одета слишком просто. Сейчас, стоя рядом с Френни, одетой в черные брюки и белую блузку с глухим воротом, я ощущаю ровно противоположное. Я чувствую себя скованно, кажусь себе неуместно нарядной, меня гложет лихорадочное желание узнать, зачем я здесь оказалась.