Вот это будет банкет! Будьте здоровы, братья! Благослови вас Бог!
Он вдруг остановился и поднял руку с воображаемым стаканом, кланяясь направо и налево, но тут же поскользнулся и наверняка упал бы, если бы вор не подхватил его под руку.
— Смотри перед собой и не спи! — сердито сказал он. — Мартинов день давно прошел! Так что иди прямо и не спотыкайся, как старая баба!
Торнефельд очнулся. Его сладкое видение исчезло: крестьянин и горячая плита, гусь на блюде и магдебургское пиво растаяли в тумане, и он опять стоял посреди широкого поля, а ледяной ветер бил ему с налета в лицо. И тут его охватило отчаяние. Перед ним не было ни лучика надежды, ни единого просвета. Он обмяк и опустился на землю.
— Да ты с ума сошел! — закричал вор. — Да знаешь ли ты, что тебя ждет, если сейчас нагрянут драгуны? Палки, виселица, ошейник и деревянные козлы для порки!
— Ради Бога, оставь меня! Я не могу идти дальше! — простонал Торнефельд. — Не могу и не пойду!
— Вставай! — потребовал вор. — Иначе — шпицрутены или петля!
Его вдруг охватила ярость: зачем он связался с этим мальчишкой, который только и может, что стонать, ныть да протягивать ноги при первой же неприятности! Не хватало еще, чтобы из-за него их поймали драгуны! И, злясь на собственную промашку, он напустился на юношу.
— Зачем ты бежал из своего полка, коли тебе охота на виселицу? Для нас обоих было бы лучше, если бы тебя сразу же вздернули!
— Я хотел спасти жизнь! Потому и бежал, — всхлипывая, отвечал Торнефельд. — Меня уже приговорил военный суд.
— Кто же тебя, дурака, просил бить по лицу капитана? Должен был сдержаться и подождать удобного случая. Не был бы дурнем, служил бы сейчас в мушкетерах и жил по-человечески. А валяться в снегу да слюни пускать — последнее дело!
— Но он оскорбил Его Величество! — прошептал Торнефельд, уставившись на бродягу застывшим взглядом. — Он обозвал моего государя глупым юнцом и надменным Балтазаром, который прикрывает свое мальчишество словами из Священного Писания. Да я был бы последней шельмой, если бы позволил говорить такое о моем короле!
— А по мне — так лучше десять шельм, чем один дурак. И что тебе за дело до короля?
— Я выполнил свой долг, как подобает шведу, солдату и дворянину! — гордо ответил Торнефельд.
Бродяга уже совсем было решился бросить мальчишку посреди поля и бежать куда глаза глядят, но последние слова Торнефельда заставили его вспомнить о своей бродяжьей чести. К тому же ему пришло в голову, что этот слюнявый гордец уж давно потерял свое дворянское достоинство и теперь принадлежит к неисчислимому братству обездоленных, таких же бродяг, как и он сам, и что бросить его на верную гибель означало бы измену этому великому братству. Так что вор попытался еще раз урезонить его.
— Вставай, брат, прошу тебя, вставай! — говорил он. — Драгуны скачут за нами по пятам. Наверняка они ищут тебя. Не хочешь же ты привести на виселицу нас обоих? Вспомни о профосе [2] — и, кстати, о том, что в имперском и саксонском войсках дезертиров девять раз гоняют сквозь строй у виселицы, прежде чем вздернуть!
Торнефельд поднялся и принялся растерянно оглядываться по сторонам. Как раз в этот момент ветер разорвал колыхавшуюся на востоке завесу тумана, и вор увидал, что они находятся на верном пути и почти уже достигли цели.
Неподалеку виднелась заброшенная мельница, за которой проглядывали болото с прошлогодним камышом, луг и одетый лесом высокий холм. Бродяга хорошо знал эти места. То были владения князя-епископа, которого в народе называли епископом дьявола. За холмом были расположены его мастерские с железными молотами и литейной, каменоломни, печи для обжига извести и кирпича и железоплавильная печь. Там повсюду властвовали огонь и безжалостные слуги епископа.