Очаровательные истории господина Н.А., находчивого рыцаря и просто прекрасного хомо сапиенса - Астровская Настасья

История первая, праздничная.

Le

Loup

У людей, не верящих в божественное происхождение Иисуса Христа, было два Рождества: одно католическое и одно православное. Между ними уютно устроился всячески звенящий и сияющий новый год.

Нетрудно догадаться (или трудно?), что мне, как рыцарю ордена Отважных Растяп, было поручено добыть елку.

Я поехал добывать, матерясь и насвистывая новогодние мелодии вперемежку. В конце концов, для кого я стараюсь? Я одинок и несчастен, а они все – хамы и сволочи. И что, что у них праздник? Тьфу на них, иродов. У меня тоже праздник, я хочу отдыхать, отдыхать и отдыхать в двадцатой степени.

Однако моя рыцарская природа давала о себе знать, и совесть моя, облачившись в сияющие доспехи, пришла колоть меня ржавым мечом аккурат двадцать девятого числа декабря.

Я уехал в леса, глубоко-глубоко, плутал там, мучился, замерзал. Потом одумался и поехал на елочный базар. Там нашел здоровенную елку, принес ее домой, держась даже не то чтобы на мышечной силе, а, скорее всего, на честном слове. Принес и театрально уронил у порога.

Никто не ответил мне, никто не был рад. Потому что никого не было дома. Да и почему, собственно, они вообще должны быть у меня дома?

Моя прекрасная ель валялась, как пьяная Снегурка, около двери, тихонько колыша зелеными иглами от сквозняка. Я задумался. Она лежала, а должна была стоять.

Я решительно пошел в кладовку искать крестовину, достойную сего благородного дерева. И тут случилось это.

В кладовке среди мусора и не мусора был он.

Можно было подумать, что я нанюхался хвои и галлюцинирую, но я так не подумал.

Потому что это был он, он был осязаем и ясен. Он существовал. Он был.

Так бывает однажды, когда древнее зло, дремавшее в недрах твоего подсознания открывает свои глаза и говорит – вот я, я пришло по твою душу.

И, встретив меня в кладовке, он отчетливо сказал:

– Je suis le loup gris.

Я не помню, как вышел из кладовки, сел, обессиленный, на пол, стер со лба холодный пот и думал, закурить ли, или сразу повеситься. Вернее, я, кажется, помню, раз говорю об этом.

Но еще лучше я помню, как позвонил им всем и позвал. Потому что я боялся.

Мне пришлось бояться еще с полчаса, а потом все стали приезжать. Приезжали, приезжали и приехали.

И вот мы сидели у моего несколько ободранного камина и думали, как быть. Новый год был уже на носу,даже приближался к переносице. А мы были невротики, а в кладовке у нас был сам Серый Волк.

– Что же за декаданс такой! – вскричала герцогиня Аврора Д'Арпеджио.

– Сами вы декаданс, – угрюмо отозвалась Лоретта.

– Декаданс декадансом, – ответил я, – а кто в кладовку пойдет?

Все сконфузились, даже магистр Щ. и огромного роста Валериан Карно, работающий медбратом в психиатрической лечебнице. Я понял, что и мне остается только конфузиться.

– Как, он сказал, имя его? – нервно вымолвила герцогиня Аврора, стряхивая с камина мой бокал с вином. – Имя, имя! Кто он? Каковы его намерения, о пресвятые угодники?

– Мы не угодники, – заметил магистр Щ.

– Мы не пресвятые, – добавил медбрат Валериан Карно.

– Мы не… -начала Лоретта, но поняла, что ей ничего не осталось, и загрустила.

– Он сер и волосат, – объяснил я, – он зубаст и ужасен. И зовет себя…

– Le Loooouuuuup!! – раздался вдруг дикий вой из кладовки.

Мы оцепенели. Потом расцепенели.

– Ле лю… – задумчиво повторил я.

– Люлю,– брезгливо передразнила герцогиня Аврора, пнув кресло так, что оно улетело в другой конец комнаты.

– От волков бывают ружья, -рассуждал магистр Щ.

– Да ружья и от людей бывают, – усмехнулся медбрат Валериан Карно.

Лоретта не знала, что сказать, поэтому чуть-чуть приподняла юбку, чтобы восемьдесят процентов присутствующих смогли немного порадоваться.

– Господа, – сказал я. – Гос-по-да. – И завис.

– И дамы, – напомнила Лоретта, еще чуть приподнимая юбку. – Да-мы.

– Да, – оживился я, – ребята! Докладываю обстановку. Елка, добытая с трудом и с любовью, лежит одиноко на полу в прихожей, новый год приближается, а мы не можем поставить елку, потому что крестовина в заложниках у страшного серого волка. Я предлагаю тому, кто не боится укуса за бочок, пойти и отвоевать ее, открыв тем самым нам дорогу в новый       год.

Магистр Щ. подпрыгнул на месте и быстро заговорил:

– Я бы с удовольствием, с удовольствием! Но тут такое дело, понимаете ли, я болен, жутко болен, у меня аллергия на укусы волков, я, знаете ли, от них, преимущественно… умираю. Вот такая штукенция.

Медбрат Валериан Карно крайне недоверчиво посмотрел на него, но ничего на это не ответил. Он подумал еще немного и застенчиво произнес:

– Я бы пошел, право, но вот… Я просто очень люблю животных. Верите ли, не смогу биться с волчком, если будет нужно, у меня аж сердце кровью обливается от одной мысли…

Медбрат судорожно сглотнул. Тут уж магистр Щ. недоверчиво посмотрел на него. Но тоже промолчал.

Герцогиня Аврора Д'Арпеджио, до этого тихо рыдавшая в углу, вытираясь под шумок моей скатертью, вдруг взвилась и завизжала:

– Волчооок! Волчок! Люлю! Не сметь! Не пытаться!

И красиво разбила о камин мои часы.

– Герцогиня, -не выдержал я, – сволочь ты истеричная! Так и прибил бы! Заткнись, тварь!

Подумал немного и добавил:

– Пожалуйста.

Герцогиня, к моему удивлению, не упала в обморок, а только усмехнулась.

– Ну, знаете,– сказала она спокойно, выдергивая мех из своей горжетки, – вы хам и скот. В моем государстве вас давно бы за это выпороли на площади.

– Да в каком таком твоем государстве, дура! – вскричал я помимо своего желания

– Тише, – мягко сказал мне медбрат Валериан Карно, – предоставьте это мне.

Лоретта задумчиво допила вино из своего, потом из герцогинина бокала.

– А что, – сказала она потом,– я бы пошла к вашему Волку! Я с ним договорюсь. А если не договорюсь, будет шапка из него, – и она подмигнула мне многозначительно.

Тут я отчего-то встал, вернее, вскочил. Да и заговорил так, что сам не ожидал:

– Госпожа Лоретта! Я рыцарь, посему не могу оставить вас наедине с кровожадным чудовищем, которое способно лишить вас чес… кхм, жизни. Я пойду с вами, и либо мы оба погибнем, либо выживем и сможем дать жизнь новым людям, как Адам и Ева, прекрасные в своей физической и духовной наготе посреди незнакомой земли, отдающиеся своей любви… простите, я задумался.

– Ничего, – весело ответила Лоретта

Остальные молчали и как будто ждали фееричной развязки. Я плюнул на них, взял Лоретту за руку и повел в кладовку. На полпути я уж и забыл о волке,но, подойдя ближе, снова вспомнил.

Мы толкнули дверь, замирая от ужаса.

– Знаете, что, это безобразие, – заикаясь, прошептал я. – У людей тараканы заводятся, а у меня… волк. Дискриминация какая-то.

– Ничего, – успокоила меня Лоретта. – Одна моя знакомая повесила на стену картину с камышами, так у нее завелись дикие камышовые коты. Сначала порадовалась, а потом загрустила – их же не прокормишь всех. Так и мучается до сих пор…

Мы, наконец, обратили свои взоры на волчка. Он был тих и смирен. Он смотрел на нас, не мигая. А потом вдруг тихонько заскулил. Потом громче, громче. Глядел на нас – и скулил.

– Ты чего? – удивилась Лоретта, хватая плаксу за серый мохнатый хвост. – Обидел кто?

Волчок резко замолчал.

– Je suis le loup gris, – произнес он с достоинством, – et je ne mange pas six jours.

– Переведите, – попросил я Лоретту.

Она только собралась что-то сказать, но волк ее перебил:

– Я серый волк, и я не ел шесть дней. Что непонятного?

– Все понятно, – кивнул я. – А крестовину для елки отдашь?

– Крестовину? – он очень удивился. – Да берите. Мне-то что… Я, собственно, чего зашел-то… Ребят, у вас пожрать чего не найдется? А то новый год на дворе, а я голодный, как волк…Ну, в смысле… вы поняли.