Истории пациента больницы - Авдей Андрей

Молчание – золото, или Почему я боюсь покойников

Во времена отдания кредиторской задолженности Родине (сиречь воинской службы) довелось мне полежать в госпитале. Банально споткнулся на финише, сдавая норматив по кроссу. Причём маковкой о земную твердь приложился настолько удачно, что перед глазками поплыло, в ушках зазвенело, в носике защипало. А через несколько секунд, прощально улыбнувшись выпучившему глаза дождевому червю, я отключился.

Дальше помню смутно. Уазик, дорога, легкая болтанка и вот, наконец, меня кое-как усадили перед врачом приёмного отделения:

– Сотрясение мозга, – вердикт был категоричен, – в неврологию.

Небольшое отступление. Армейская неврология, а конкретнее, стукнутые по черепушке бойцы – это сборище просто придурков и талантливых придурков. Первые – клинические идиоты, например, ломавшие кирпичи об голову (не десант, отмечу, а два связиста, бравшие друг друга на слабо).

Вторые, загремевшие случайно, – ходячие и полуходячие сказочники, поэты, анекдотчики и не смолкавшие ни на минуту генераторы приколов. Куда там Петросяну с его человеком-пчелой и шутками, списанными с наскальных рисунков! В нашей палате днями звучали настоящие жемчужины устного народного творчества, естественно, только матерные. Это ж армия, а не детский сад. Хотя с детским садом я, конечно, погорячился.

И сейчас помню:

– Сказок много в этом мире, и огромном, и потешном.

В этих сказках, как-никак, побеждал Иван–дурак.

Если вас попросят дети прочитать им строки эти…

…

– И смотри, не поломай.

Конец.

Многоточие – это четыре страницы задорного ненорматива в рифме. Надеюсь, общую атмосферу вы поняли.

Так как хрястнулся я головой капитально, заслужив «сотрясение второй степени», то был помещен не в многолюдную (человек на двадцать) палату, а в шестиместный солдатский «люкс». Первые дни прошли банально – уколы, капельницы, шум в голове, двоение в глазах и светобоязнь. Но, в конце концов, молодой организм воспрянул духом. Покачивания относительно прекратились, поэтому я смог медленно ходить, не шарахаться от включаемых ламп, а заодно познакомиться с соседом.

На кровати рядом вторую неделю сражался с последствиями ЗЧМТ (закрытой черепно-мозговой травмы) земляк из-под Вилейки Димон. Простой деревенский хлопец по кличке Птеродактиль, прозванный так за умение развести глаза в разные стороны. Поверьте, зрелище было не просто впечатляющим.

Когда я впервые увидел, как он смотрит на обе стены одновременно, то потребовал вызвать батюшку и провести соборование. К счастью, лечащий врач, капитан, услышав эту просьбу, не пригласил психиатра, зато поклялся отдать Птеродактиля в мединститут для опытов.

Как-то утром доктор, улыбаясь, зашел в палату:

– Как самочувствие, бойцы?

– Находимся в эрегированном состоянии, – бодро ответил я.

– То есть? – удивился офицер.

– В любой момент готовы выполнить приказы Родины: от защиты рубежей до воспроизводства себе подобных с особями женского пола.

– Ой, смотри, Авдей, когда-нибудь ты доп…ся, – улыбнулся доктор, – присядь.

И, достав традиционный молоточек, военврач приступил к задумчивому постукиванию:

– Так, так, так, хорошо.

– Ну, что там, товарищ капитан, про дембель слышно? – встрял Димон, традиционно разогнав глаза в разные стороны.

– Тьфу ты! – вздрогнул врач. – Предупреждать надо.

– Виноват! – вскочил Птеродактиль, вернув один глаз на место.

– Мля, я тебе их сейчас на ж..пу натяну! – вскипел капитан, неловко шмякнув молоточком по моей неприкосновенной гордости.

– Мля!.. – закряхтел я.

– Мля, – смутился Димон, – Андрюха, извини.

– Смирно! – рявкнул офицер. – Горизонтальное положение принять, глаза закрыть!

– Есть! – тут же замерли четыре таракана, тащившие таблетку ноотропила (зачем он им? Дом строили, что ли?).

– Идиоты, – вздохнул доктор.

– Не обобщайте, – возмутился я.

– Поддерживаем, – отозвались тараканы.

– Молчу, – не открывая глаз, шепнул Птеродактиль.

– Так, Авдей, приляг, – приказал капитан, – и пока я буду тебя осматривать, читай стишок.

– Зачем?

– Чтобы было, – отрезал офицер.

– Своё можно?

– Даже так? – хмыкнул капитан. – Ну, давай.

И, вытянувшись на кровати, я начал вещать, старательно заменяя нецензурную лексику.

Три девицы под окном пряли поздно вечерком.

Говорит одна девица: «Если б я была царицей…»

Тут вмешалася вторая: «Не смеши, да ты косая!

Это я стану царицей!». Третья крикнула девица:

«Ты, подруга, офигела? Посмотри на свое тело!».

Слово за слово и… ой! Девки ринулися в бой.

Разнесли округу в пыль. То не сказка, это быль.

И теперь лежат девицы с переломами в больнице.

Мудрость этой басни в чем? Хорошо быть мужиком!

– Талант, правда? – не открывая глаз, восхитился Птеродактиль.

– Талант, – согласился военврач, – но попомни мои слова, Авдей, все-таки когда-нибудь ты доп…ся.

Наверное, судьба решила поскорее выполнить пожелание капитана, потому что это самое «когда-нибудь» наступило буквально через неделю, когда я уже без опаски прогуливался по огромной территории госпиталя, со вздохом глядя за забор. Там кипела гражданская жизнь, цокали каблучками девчата, трясли хаерами какие-то неформалы, а под сенью деревьев булькало свежее пиво.

Эх, еще почти год носить зеленые джинсы и черные кроссовки! С этими мыслями я вернулся в отделение, где подчеркнуто вежливый дворецкий из господ сверхсрочников уже зазывал «раненых» отужинать в ресторации:

– Я б.. (дама, бесплатно осеняющая мужчин благодатью), уже за… (самозанятость в сексе в прошедшем времени) орать. Вы, бойцы, совсем о…(наелись ухи)? Ходячие, быстро по… (ходьба посредством мочеполовой системы) жрать! А кто про… (воспроизводство себе подобных в настоящем времени), то будет с…(оральные утехи в качестве исполнителя этих утех).

Ну, как не уважить человека после такого витиеватого приглашения? Встретившись в коридоре с Димоном, медленно направляемся в столовую…

– Бегом, п… (нетрадиционщики мужского пола)!

– Всемилостивейший граф, – осмелился вякнуть я, – мы контуженные, посему высочайшей милостью от бега освобождены. Правда, милорд?

– Зрите в корень, ваше сиятельство, – кивнул Птеродактиль.

– Тогда ползком, дол… (что-то вроде перфоратора, воспроизводящего себе подобных методом долбления)!

Звуковая волна орущего сверхсрочника за секунду вдула нас в ресторацию, бесцеремонно шмякнув за стол. На котором уже булькало Шато де Шамбор 1973 года (компот) и аппетитно пахли рябчики, запеченные в ананасах (рыбная котлета и перловка).

После трапезы мы с Птеродактилем вернулись в палату. Димон отрубился через несколько минут, а вот мне не давала уснуть ноющая головная боль.

Поэтому, безрезультатно поворочавшись около часа, я тихо оделся и вышел в коридор к дежурной медсестре по кличке Фрекен Бок. Почему Фрекен, не скажу, а вот Бок! Когда Димон в палате разыграл перед ней сценку «смотрю везде», испуганная женщина легким движением могучих телес отправила шутника в полет через три кровати.

Сильная была женщина, очень сильная. Но меня почему-то любила, как сына.

– Опять, – глянув на мое перекошенное лицо, вздохнула медсестра, – сделать укол?

– Спасибо, Валентина Сергеевна, потерплю. Можно с вами посидеть?

– Чай будешь?

– Буду.

Мы разговаривали около часа, пока женщина не вспомнила:

– Андрей, глянешь первую?

Это палата для тех, кому (ничего не поделаешь) помочь было нельзя. Добавлю, что в отделении, кроме солдат, лечились и офицеры, как действующие, так и в отставке, от молодых до старых и очень старых. Поэтому первая палата, к сожалению, пустовала редко. В ту ночь там доживал последние часы 90-летний дедушка.

– Так сходишь? – повторила Валентина Сергеевна.

– Пять минут, – с этими словами я протопал к первой, включил свет и через несколько минут отрицательно замотал головой. – Все.