Александра поднесла к губам чашку с кофе и выпила его маленькими глотками, прикрыв глаза, обдумывая предложение. Штромм молча ждал. Внезапно налетевший сильный порыв ветра сморщил лужи на тротуаре, исказив отражение едва одетых зеленью ветвей старой липы рядом с кафе. Женщина поежилась, ставя на блюдце пустую чашку.
– Нам нужно многое успеть до вылета, – Штромм говорил так, будто она уже согласилась. – Съездить к Ольге, она живет за городом, в том самом доме, где пятнадцать лет назад трагически погиб ее отец. Согласитесь, душевного равновесия это ей не добавляет, но переехать пока нельзя – некуда. Дом заложен. Она вся в долгах. Все, что у нее есть на продажу, – это коллекция отца.
– А… Что случилось с ее отцом? – рискнула спросить Александра.
Вместо ответа Штромм сгреб игральные кубики, крепко сжал их в кулаке и осторожно выкатил на столешницу.
– Надо же, шесть и шесть – двенадцать, – пробормотал он. – Редко выпадает. Значит, мне повезет.
И, повысив голос, глядя прямо в глаза Александре, продолжал:
– С ним случилось то, что иногда случается с коллекционерами. Его убили из-за коллекции. И даже не из-за великолепной янтарной секции. Он погиб из-за пластика… Правда, очень редкого пластика, самого редкого на свете. Вы слышали когда-нибудь об оттоманском фатуране? Нет? Неудивительно. О нем мало кто имеет представление, а уж в руках держали и вовсе единицы, избранные счастливчики…
Резко стемнело, начал накрапывать дождь. Они сидели под тентом, но порывы ветра доносили до их столика мелкие, порошкообразные брызги. Внезапно Штромм встал, сгреб со стола кубики, достал из кармана пиджака бумажник и положил несколько купюр под блюдце:
– Сейчас у меня еще одна встреча, затем я за вами вернусь и поедем за город. Да, я же не назвал сумму гонорара!
Взяв бумажную салфетку из вазочки, он склонился и написал на ней цифры. Протянул Александре:
– Я ангажирую вас всего на один вечер! Надеюсь, сумма вас устроит, в противном случае я готов ее обсудить! Все, перезвоню!
Взяв пиджак со спинки стула, Эдгар Штромм вышел из-под навеса и двинулся в сторону Солянки, не обращая внимания на то, что дождь заметно усилился. Зонта у него не было. Штромм на ходу надел пиджак и показался еще шире в плечах. Александра смотрела ему вслед. Он шел спокойно, размеренной походкой человека, который точно знает, куда он направляется и что ему нужно. Затем Александра перевела взгляд на салфетку с цифрами…
За однодневное участие в аукционе ей предлагалась сумма, которая позволяла снять новую мастерскую на три месяца. Александра уже присмотрела вариант – перспектива переезда была слишком ясна. Помещение, где прежде тоже располагалась мастерская от Союза художников, нашлось совсем близко, через два переулка, на втором этаже старого деревянного оштукатуренного особняка конца девятнадцатого века. Там была даже ванна, что особенно пленило Александру. Художница могла бы внести плату за первый месяц, но хозяйка, сама вдова художника, хорошо знавшая эту публику, у которой сегодня в кармане густо, а завтра пусто, требовала предоплату за три. «Тем более, моя дорогая, вы сами сказали, что живете одна! – без смущения добавила осторожная хозяйка. – Ни мужа, ни друга, если что, материально поддержать вас некому. Нет, не обижайтесь, но предоплата за три месяца!»
Стас, бывший сосед Александры, скульптор, живший этажом ниже, недавно переехал вместе со своей прислугой и моделью Марьей Семеновной в Пушкино. Там у Марьи Семеновны оказались родственники, которые задешево сдали скульптору большой запущенный деревянный дом. Это вполне устроило беспечного «фавна», как он сам себя называл. Переезжая, он зашел к Александре и предложил небольшую сумму. Не взаймы, конечно, такого рыцарь и старый друг никогда бы себе не позволил, а без отдачи.
– Возьми, возьми, друг Александра, – говорил он смущенной художнице, сам заметно смущаясь. – Сколько раз ты меня выручала, когда Марья на опохмелку не давала… Я же не помню, возвращал или нет. Так что бери!
На лестнице стоял шум – волокли ящики, коробки, узлы с вещами, освобождая мастерскую скульптора. Слышался громкий голос Марьи Семеновны – старуха командовала грузчиками. Александра взяла тогда деньги. Она в самом деле часто совала беспутному соседу в минуту нужды мелкие купюры, возвращать которые тот благополучно забывал, когда его дела поправлялись. Но этой суммы не хватило бы, чтобы решить вопрос с арендой, кроме того, деньги тут же разошлись на другие нужды.
…И вот теперь вопрос с переездом был решен. Александра смотрела на салфетку с цифрами, и маленький клочок бумаги перевешивал все ее сомнения по поводу предстоящей авантюры. «Да, я ничего не знаю ни о янтаре, ни о старинных пластиках, как выражается этот Эдгар Штромм, – говорила она себе. – Но ведь я не должна ни реставрировать, ни давать экспертное заключение. Просто снимать с аукциона лоты, на которые сбивается цена. С согласия владелицы коллекции. Чисто механическая, пустячная задача. И это поможет мне переехать со всем своим барахлом, хотя бы на первые три месяца, в человеческие условия!»
– Еще кофе! – обратилась она к подошедшему официанту.
– Не желаете перейти в помещение? – спросил тот, начиная убирать со стола.
Дождь припустил вовсю. Александра покачала головой:
– Я посижу здесь.
Холодный ветер приятно освежал ее горевшие от волнения щеки. В ожидании кофе художница сидела, откинувшись на спинку стула, глядя на противоположную сторону переулка, на свой дом, на окна своей мансарды – маленькие, подслеповатые, темные. Паника, в которой она жила последние недели, постепенно утихала. Вопрос с переездом был решен. «Нужно сейчас же зайти к хозяйке, сказать, что я перееду на днях и заплачу за три месяца, как она хотела!» – размышляла Александра. Официант принес ей чашку капучино с пышной сливочной пеной, щелкнул зажигалкой, зажег свечу в стеклянном стакане на столике.
– Темно, как вечером, – улыбнулась ему Александра.
Она старалась растянуть спокойные минуты, каких в ее жизни было мало в последнее время. Пила кофе не торопясь, следя за тем, как пляшет язычок пламени в стеклянном плену, бегут ручьи вдоль тротуаров и зыбко отражаются в мокром асфальте красные габаритные огни машин, медленно проезжающих по переулку. Брызги дождя попадали прямо в ее кофе, буравя дырки в оседающей пене.
«Все это удивительно, и все это очень хорошо… Но почему я?» Она упорно прогоняла мысль, темную и беспокойную, как это мглистое утро, похожее на ранний вечер. «Почему ему понадобилась именно я?»
…Лесная дорога, по которой ехало такси, внезапно вильнула вправо и закончилась у решетчатых раздвижных ворот. Над воротами горел фонарь, освещая въездную площадку и начало асфальтированной дороги, уходящей в глубь коттеджного поселка. Вдали, за черной грядой елового леса, догорал ветреный яркий закат, медленно оседающий на краю золотистого неба, как слой малинового варенья в стакане чая. Александра, сидевшая на заднем сиденье, напрасно искала взглядом охранника. Сторожка у ворот пустовала, шлагбаум за оградой опущен.
Штромм обернулся с переднего сиденья:
– Вот мы и на месте, дальше несколько минут пешком. Прекрасная прогулка!
– А как мы попадем вовнутрь? – Александра оглядывала длинную решетчатую ограду, тянувшуюся вправо и влево от ворот. Ограда терялась в зарослях кустарника, подступившего вплотную к поселку.
– У меня есть ключ от калитки! – успокоил ее Штромм и обернулся к таксисту: – Значит, как договорились, вы ждете полчаса – и сразу в Шереметьево!
– Воля ваша! – ответил таксист. – Вы же за ожидание платите.
Штромм вышел первым и галантно распахнул дверцу перед Александрой. Он вел себя так, словно никуда не спешил, и некоторое время стоял перед воротами, с удовлетворением оглядываясь по сторонам. Казалось, ему было по душе полное безлюдье и тишина этого места.
– Чудесно! – резюмировал он, потягиваясь. – Жить бы и жить… А Ольга мечтает уехать отсюда. В сущности, ее можно понять… Она живет в доме, где убили ее отца.