И только солнечная птица Дарьи настигла-таки цель. Магическое существо взмыло высоко в небеса и ринулась на одного из змеелётов. Тот ушёл в сторону, и птица промахнулась. Поднялась выше, сделала круг и упала на воина-огневика. Птица вцепилась в него когтями, и «птеродактиль», дико вереща, заметался в небе.
Однако противник тоже не мог нанести нам серьёзный ущерб. Большинство стрел летело мимо, редкие огненные шары — тоже. Некоторые стрелы имели светящиеся наконечники — видимо, зачарованные. Но таких было мало, как и у нас.
— Рассредоточились! Рассредоточились! — кричал я своим. — Не толпимся!
Пока дружинники кучковались в одном месте, их легко было осыпать стрелами и огнём. Разреженный строй затруднил бы противнику работу. Но кажется, мои бойцы плохо понимали, что я хочу от них.
— Ингвар, Медведь, Елисей, скачите в тот конец деревни, — приказал я. — И не кучкуемся. Дарья, Олег, за мной!
Дружинники исполнили мой приказ. Трое поскакали в один конец села, я с Дарьей и Олегом — в противоположную сторону. Дым от горящих построек уже заволок всё вокруг. Он щипал ноздри и глаза. Становилось трудно дышать.
Солнечная птица тем временем вместе со змеелётом камнем рухнули вниз и скрылись за деревьями. Дарья создала ещё одну птицу, и та ринулась в бой, вклинившись в боевой порядок врага.
В небе раздались три коротких трубных гудка, и змеелёты, разбившись на три группы, стали резко снижаться. Похоже, они поняли, что обстрелом ничего не добьются и решили атаковать на ближней дистанции.
На нас пикировали четыре воина, в том числе один огневик. Дарья выхватила саблю и приготовилась драться врукопашную. Олег остановил коня и натянул тетиву лука, целясь в летунов. Наконечник его стрелы засиял. Я же стал собирать в ладони сгусток фиолетовой дымки. Развернул Стрижа и погнал его навстречу противнику.
В руке первого змеелёта светящимся наконечником блеснуло зачарованное копьё. Он пикировал, целясь прямо в меня. Я натянул поводья, Стриж встал на дыбы. Я резко выкинув вперёд ладонь, разжав пальцы. Копьё вонзилось в землю рядом с конём, змей с пронзительным хриплым криком промчал над моей головой. Увидев летящий в меня огненный сгусток, я закрылся щитом. Пламя ударилось о сталь и погасло.
Я обернулся: Дарья и Олег были в порядке, а змеелётов осталось лишь три. Они снова набирали высоту. Четвёртого не увидел.
А солнечная птица клевала ещё одного одамалара. Они кувыркались в небе, стремительно теряя высоту.
Раздались два длинных гудка, и все воины поднялись высоко в небо и полетели прочь. Осталось их всего десять. Одиннадцатый змей покружил над домами и отправился за своими. Всадник, судя по тому, как он свесился с седла, был мёртв.
Убедившись, что опасность нам больше не грозит, я поскакали к центру поселения. Возле святилища валялся сбитый змей, дергая в предсмертных конвульсиях крыльями. Он действительно напомнила птеродактиля: две задние ноги, перепончатые крылья, сросшиеся с передними конечностями, вытянутая зубастая морда. Однако в отличие от своего допотопного предка, у него имелся хвост — довольно толстый и длинный.
Зверя сбил Роговолд своим камнем. Ездоку тоже не поздоровалось — ему раздробило голову. Это был одамлар — низкорослый азиат, одетый в стёганку и кожаный загнутый вперёд колпак с нащёчниками.
У нас же раненых не оказалось. Пострадали лишь лошади. Коню Елисея стрела угодила в круп. Бедное животное хромало и ржало от боли, но дружинник просто отломал древко и присыпал рану каким-то порошком, сказав, что ничего страшного, наконечник в лагере вытащат. Другому коню стрела впилась в область лопатки, ещё одному обожгло переднюю ногу.
А вот у селян проблемы были куда серьёзнее. Три избы горели. Мужики и бабы бросились с вёдрами к ближайшей речушке, чтобы тушить огонь. Но мне казалось, что у них вряд ли что-то получится.
Забив на баранов и зерно, я приказал дружинникам срочно скакать в лагерь. Неизвестно, сколько поблизости было этих летающих гадов. Может, всего один отряд, оторвавшийся от своих, а может — десятки, и скоро они все явятся сюда. Но нам повезло — одамлары больше не нападали. Лишь кружили далеко в небе.
Когда мы вернулись в лагерь, сборы почти закончились. Слуги запрягали лошадей и волов в забитые снаряжением телеги, дружинники в боевом облачении сидели в сёдлах, готовые двинуться дальше.
Всеслав Игоревич восседал на своём походном пегом коне, который под ним выглядел, словно пони под взрослым человеком. Лошади тут вообще не отличались большим ростом. Тысяцкий был одет в ламеллярную броню, на голове красовался отороченный мехом высокий колпак.
— Нас атаковали змеелёты, — объявил я, подъезжая к Всеславу Игоревичу.
— Где? — нахмурился тысяцкий.
— В селе. Три версты отсюда. Мы обратили их в бегство. Три лошади ранены.
— А с ним что? — Всеслав Игоревич подозрительно посмотрел на тело Ратибора, лежащее поперёк седла.
— Отбегался. Похоронить надо. Он бросил мне вызов, у нас был поединок.
Всеслав ещё сильнее сдвинул брови:
— Это ты его так?
— Да.
Я думал, тысяцкий начнёт укорять меня, но он и слова больше не сказал по поводу Ратибора.
— Какие змеелёты? — спросил он. — Княжеские али из дикарей?
— Одамлары. Надо выдвигаться поскорее, пока не налетели другие. Едем в Караузяк. Я хочу встретиться с Казимиром Толстым.
— Так мы же собирались к Серому морю.
— А теперь едем в Караузяк, — проговорил я с деланным равнодушием. — Я так решил.
— Какой прок? Мы рискуем попасть в ловушку.
— Значит, рискнём. Ты сам говорил, что на востоке много сторонников моего отца.
— Наше поражение под Талахом многое поменяло.
— Если тут есть верные люди, они должны принести мне присягу.
— Но Святослав…
— Спорить со мной будешь? — я грозно зыркнул на тысяцкого. — Ты сам-то на чьей стороне?
— Ну… Если тебе угодно идти в Караузяк, мы пойдём в Караузяк, — согласился Всеслав Игоревич, ещё раз угрюмо поглядев на труп Ратибора. — Только лошадей подлечить надо.
Елисей и один из конюхов принялись извлекать стрелу из крупа лошади. Милена была с ними и залечивала рану коняге чарами. Я сидел верхом, наблюдая за тем, как обоз выкатывает на дорогу чередой скрипучий деревянных повозок. Боль в животе заставляла морщиться, а Милена, занятая ветеринарной работой, совсем забыла про меня. Но я твёрдо решил дотерпеть до следующего привала. Теперь я руководил дружиной, и бойцы должны были видеть, что великий князь — на коне и лично ведёт их, а не валяется в обозной телеге.
Солнце было уже высоко, когда дружина отправилась в путь. Первыми ускакали два воина, чтобы разведать дорогу, остальные двинулись следом. Даже на такой небольшой отрядик, как наш, набралось более двух десятков телег, которые растянулись, наверное, на полверсты. Дружина ехала впереди, оруженосцы и челядины двигались среди повозок, выполняя функции охраны.
Солнце припекало, нагревая доспехи. Я чувствовал себя так, словно оказался в духовке. Наверное, и у других были похожие ощущения, но никто не жаловался и не торопился снимать броню. Ехали молча, слышались только топот лошадиных ног, да бряцание железа. Уже четырнадцать или пятнадцать дней наша процессия монотонно и упрямо двигалась в неизвестность.
Дорога петляла среди берёзок, а потом стала подниматься по склону поросшего ельником холма. Я же составлял в голове планы на ближайшее время. Сегодня они более-менее прояснились.
У меня была неделя, чтобы свыкнуться со своим положением и вжиться в новую роль. С трудом, но кажется, удалось. Никогда бы не подумал, что однажды придётся стать средневековым князем и командовать дружиной. Пока валялся в телеге, было много времени поразмыслить над таким невероятным вывертом судьбы. Но ответы на вопросы не находились. Загадочное перемещение сознания так и осталось великой тайной, разгадать которую, скорее всего, уже не суждено.
Я оказался в не самом простом положении. Передо мной стоял трудный выбор: либо бежать за море, либо остаться на восточном рубеже и держаться до конца за землю, которая считалась моей по праву, а потом попытаться вернуть утраченное положение хотя бы частично. Я и рассудил, что сбежать всегда можно. Это легко. Только не факт, что удастся вернуться и не факт, что на чужбине будет безопасно. Да и кто сказал, что враги не найдут меня? В прошлой жизни я уже пытался однажды бежать, и это не закончилось ничем хорошим.