Всё смешивается: сладость её губ, шелковистость кожи под моими настырными пальцами, тяжесть рваного дыхания, соединяющегося на стыке наших губ. Настойчиво бьётся мысль, что я не имею права так поступать, но я её торопливо отгоняю.
Лукерья быстро расправляется с мелкими пуговицами на моей рубашке и распахивает полы в стороны, проводя ладонями по моей груди.
Я срываю с неё футболку, подцепляю застёжку бюстгальтера и высвобождаю грудь, тут же накрывая её руками.
О. Мой. Бог. Чёрт!
Лукеша, если ты хочешь остановиться, то нужно сделать это сейчас, глухим шёпотом предупреждаю жену.
Остановиться? Непонимающе переспрашивает, и тут же губы расползаются в очаровательной улыбке. Я, Денис, наоборот, хочу, чтобы ты не останавливался!
Отрезаю все возможные пути для раздумий и осовело касаюсь пальцами сморщенных тугих вершин груди.
Ну вот и всё, говорю ей в губы, теперь сдохну, но не остановлюсь.
В меня летит короткая усмешка, а потом Лукерья прижимается к моим губам, я ловлю её нетерпеливый стон и понимаю, что точно сдохну, если она снова потребует остановиться.
11
Не уверен, как долго это продолжается. Я завис где-то между мирами снов и яви. Ласкаю руками нежную и красивую девичью грудь, а Лукерья льнёт острыми вершинами к моим рукам. Потрясающее чувство. Фантастическое.
Не выдерживая напряжения, встаю и сажаю её на столешницу. До спальни просто не дотерплю. Повинуясь древнейшему инстинкту, моя жена прижимается своей жаждущей сердцевиной прямо к возбуждённому стержню. Прижимаю её к себе. Так тесно, что, несмотря на брюки и её шорты, ощущаю жар, исходящий от влажной, изнывающей плоти.
Её трясёт. Усиливаю давление и сжимаю соски. Поглаживаю и снова сжимаю. Она скребёт пальцами мои плечи и невнятно бормочет что-то между требовательными движениями моих губ. А потом её тело дрожит напротив моего, и она, коротко всхлипнув, кончает, издавая сексуальные стоны.
Она прячет смущённое лицо, упираясь лбом в мою шею. Я глажу её волосы, торопливо избавляясь от одежды. Лукерья поднимает на меня взгляд, в котором плещется страх. Чёрт!
Потрогай меня, с отчаянной мольбой шепчу ей в лицо, потрогай.
Её глаза округляются. В них мелькает любопытство, но страх и неловкость быстро гасят эту эмоцию. Знаю, что не должен давить на неё. Знаю. Но все разумные мысли остались на будущее. Снова жадно впиваюсь в её губы. Терзаю их до стонов. А потом отрываюсь.
Мы не зайдём дальше, обещаю. Я не причиню тебе зла, но то, что я сказал тебе, правда. Сдохну, Луковка, прямо на этом месте. Беру её руку и кладу на раскалённый твёрдый член. Потрогай.
На смену страху в её глазах приходит решительность. Когда маленькая ладошка Лукерьи обхватывает мою плоть, меня шатает. Я пьянею от происходящего. Её прикосновения будоражат меня, разжигают немыслимое и страстное желание, хотя куда уж, казалось бы, больше!
Но самый пик, горячий накал моего возбуждения достигается неизмеримо быстро, и я взрываюсь до чёрных точек в глазах и шумно ловлю губами воздух рядом с ней.
С трудом дотягиваюсь до полотенца и стираю липкие следы своей похоти с её окаменевших рук. Лукерья странно смотрит на меня.
Спасибо, улыбаюсь ей и отвешиваю шутку, теперь я точно буду жить.
Это хорошо, бормочет она, покраснев, неловко было бы стать вдовой, едва узнав о наличии мужа.
Тебе было приятно? Всё в порядке?
Да, Денис, очень, смущённо шепчет Лукерья и отводит взгляд. Настолько хорошо, что Даже не знаю, смогу ли я теперь быть в порядке.
Мне приятно, тебе приятно, пожимаю плечами, нам вместе приятно. Мы близки, Луковка, не бойся своих чувств, пожалуйста.
Я попробую.
После такого зубодробительного вечера мы проспали до полудня. Пятничным днём я просыпаюсь с Лукерьей, спящей на моей груди, её руки доверительно обнимают меня, и я практически счастлив. Боюсь даже дышать в надежде не спугнуть удачу. Лежу, как последний кретин, разглядываю её лицо и улыбаюсь.
Именно эту картину она видит, просыпаясь.
Доброе утро, Луковка, оставляю на её губах лёгкий поцелуй. Что бы ты хотела на завтрак?
Доброе утро, Денис, неуверенно улыбается она. Тосты с авокадо и кофе.
Целую кончик её носа.
Тогда поваляйся ещё немножко, сейчас всё будет!
Лукерья не выдерживает и всё-таки приходит ко мне в кухню как раз в тот момент, когда я заканчиваю колдовать над кофе.
Оборачиваюсь на звук её шагов, любуюсь ею краткий миг, вижу, как она бросает быстрый взгляд на стол, на котором мы вчера ласкали друг друга, и заливается восхитительным румянцем.
Ты вовремя, говорю её как ни в чём не бывало, садись завтракать. Я, конечно, рассчитывал принести тебе завтрак в постель, но и так неплохо. Какие у нас планы на сегодня?
Мы проведём день вместе?
Я же тебе сказал, что свободен до понедельника, удивляюсь я. А в понедельник я отъеду в клинику за доктором и сразу вернусь обратно. Мы зададим ей все вопросы, она тебя осмотрит. Всё будет хорошо, вот увидишь!
Лукерья обдумывает мои слова.
А если она скажет, что мне необходимо лечь в клинику?
Ты не сошла с ума, качаю головой. Я никогда не допущу, чтобы тебя упекли против воли в больницу.
Она выискивает что-то в моих глазах, а когда находит, улыбается и садится за стол.
И я понимаю, что, даже если мне придётся противостоять целому миру, а не одной интересной организации, я готов сдержать своё слово. Лукерья не попадёт в дурку чего бы мне это не стоило.
12. Она
«Доживём до понедельника», именно под таким девизом проходят три дня заточения в незнакомом доме с моим чертовски привлекательным незнакомым мужем. Я искренне надеюсь на его деликатность: обсуждать то, что произошло на кухонном столе, я была не готова. От слова совсем.
Мне вспоминалась каждая секунда этого мимолётного помешательства. В красках. Я вспоминала чувство легкомысленного возбуждения, ласки мужчины, его трение и надавливания, собственное глубокое удовлетворение И возбуждалась снова.
А ещё большеот его хрипловатого голоса, который на репите прокручивается в моей голове. «Потрогай меня Потрогай».
И эти мысли заставляют меня краснеть.
Я стараюсь не смотреть на Дениса, но мне кажется, что он видит меня насквозь. После кухонного инцидента он нежен, уступчив, заботлив. Меня трогает такое трепетное отношение.
В пятницу мы гуляем по посёлку и окрестностям. Некоторые люди здороваются с нами. Денис держит меня за руку и без конца улыбается. Той самой улыбкой, что не сходит с его лица с самого утра.
Я не знаю, что служит причиной его поведения: то ли кухонный инцидент, то ли просто сам факт того, что он наконец вернулся к своей жене. Ко мне. Ко мне, конечно.
Ужин мы готовим вместе, и, когда я с перепачканными приправами и соусом руками стою у стола, выкладывая на противень рулетики из куриной грудки, Акманов подкрадывается ко мне сзади и украдкой покрывает мою шею поцелуями, вызывая целые полчища мурашек.
За такие поцелуи нужно казнить. Я чувствую, как внутри меня скапливается желание. Оно такое тяжёлое, хмельное, пьянящее. Я еле держусь на ногах. Голова кружится. Я до боли закусываю губу, лишь бы сдержать рвущийся стон, и мне удаётся. Отчасти. Потому что какой-то невнятный звук всё-таки срывается с моих губ.
За такие поцелуи нужно казнить. Особенно, когда они обрываются столь же неожиданно, как начались. Я чувствую, как набухшие соски упираются в мягкие чашки бюстгальтера, трутся о кружево, сводя меня с ума
Паста томатная или шпинатная? Как ни в чём не бывало спрашивает мой муженёк.
Что?
Какую пасту на гарнир? Томат или шпинат?
Резко разворачиваюсь и натыкаюсь на его смеющийся взгляд. Да он издевается! Бросаю взгляд на своё отражение: щёки горят, глаза блестят, соски торчат. Огонь. Пожар. Пламя.
Шпинат, бросаю ему и возвращаюсь к своему занятию.
Я поддержу любое твоё предложение, Луковка, искушающе шепчет он мне. Только предложи.
Знаю, на что намекает, но не дождётся. Громко хмыкаю, мою руки и ставлю противень в духовку.
Поставишь пасту сам? Спрашиваю с улыбкой.
Конечно, не вопрос.