Лукавил старый, знал и сам
Что урожденный дух лесной
Скитаться мог лишь по лесам,
А прочий мир пред ним стеной.
Как горожанину ужасен
Дремучий бор ночной порой,
Так город лешему опасен:
Где домведь там и домовой.
Но не было такого сроду,
Чтоб леший с домовым дружил.
Чтил каждый и свою породу,
И тот удел, что получил.
И забредать в чужие веси
Чревато было карой злой
Когда б все Афанасий взвесил,
Рискнул бы разве головой?!
Не то недолго леший думал,
Не то тем утром на беду
Он мир вдруг изменить задумал,
Но только он решил: «Иду!»
Свершилось! Прошка ликовал.
Одно лишь омрачало радость:
На смерть, возможно, посылал
Он Афанасия Но жалость
Недолго лешего терзала.
Она исчезла без следа,
Едва о зайцах услыхала.
А стадо как же? Вот беда!
То Афанасий вспомнил вдруг,
Что был с утра еще пастух.
Как будто я тебе не друг, -
Изрек с обидой Прошка вслух.
Не брошу зайцев я твоих,
И сберегу все стадо.
Тебя любя, люблю я их,
Тревожиться не надо.
Был взгляд его на диво чист,
Лишь в глубине туманен.
Так грязной кляксой белый лист
Бывает опоганен.
Но Афанасий вдаль глядел,
Не лешему в глаза.
Наивный малый скрыть хотел,
Что веки жгла слеза
Он в дудку свистнулзайцы вмиг
Сбежались на поляну.
Теснясь, подняли визг и крик
От сутолоки рьяной.
Там лапу отдавили, здесь
На ухо вдруг присели
Казалось, лес кружится весь
В пушистой карусели.
Но Афанасий свистнул вновь,
И стихли зайцы сразу.
Привыкла заячья их кровь
Смиряться по приказу.
Я ухожу, так леший начал, -
Куда, зачемвам ведать ни к чему.
Надеюсь, ждет меня удача.
А вы послушны будьте вот ему.
Любить он обещал вас. Правда, Прошка?
Я их люблю не меньше, чем своих, -
Заверил тот. Сюда иди, эй, крошка!
И ты, толстяк Я обожаю их!
Ее Малыш зовут, тогоОбжора, -
Заметил леший, не сумев скрыть грусть.
Так мы с тобой закончим здесь не скоро.
Давай мне дудку, сам я разберусь!
И дудку выхватил старик без лишних слов.
Устал уже скрывать он нрав свой вздорный.
Надул он щеки, дунулзвук был нов,
Но заяц был дуде всегда покорный
Глава 2, в которой леший Афанасий, отправившись в путь, встречается со своим старым другом полевым Никодимом.
Хруст веток под ногами, птичий крик,
Овраг, поросший бешеной травою,
И плеск ручья, и грозный тигра рык,
Бредущего с охоты к водопою, -
Все это лес, и музыка его.
Всем жителям Земли она знакома.
Но горожанин не поймет в ней ничего,
А леший слышит зов родного дома.
Он дух лесной; и плоть от плоти леса,
Его глаза, и уши, и душа.
То он злодей, а то большой повеса,
Но чаще тень, что стороной прошла.
Нетрудно встретить лешего в лесу:
Окликни лишь, да разглядеть сумей
Быть может, встанешь с ним лицом к лицу,
Но не рассмотришь черт среди ветвей
Но лес ревнив, и нежить это знает.
Непросто даже лешему порой
Из чащи выйти; та не отпускает,
Встав на пути зеленою стеной.
Огонь и тот, устав, стихает скоро.
Никто другой не проживет и дня,
Смирится в ожиданье приговора,
Познав все ужасы лесного бытия.
Но Афанасий лесу был родной,
Его пугатьнелепая затея.
Шел налегке, с котомкой за спиной,
Мечтами с каждым шагом богатея.
Не близок путь, и чем себя занять?
Не все же морокуше подпевать.
А мыслям волю дайи не унять.
О ведуне он начал вспоминать.
Еще не позабылось это время
В леса ведун пришел и жил средь них.
Он с нежитью делил проклятья бремя,
Приняв обычаи и все повадки их.
Лечил от сглаза, отводил заклятья,
На Ерофея бешенство снимал,
А на русальнице рядил шутовок в платья,
Чтоб их нагими леший не видал.
Ни то ни се он был, ни друг, ни враг.
Не человек уже как будтои не бес.
Он для житья облюбовал овраг
И жил отшельником, не покидая лес.
Не то чтоб ведуна в лесу любили
Как был чужак, так и остался им, -
Но до поры и ненависть таили,
Ему платя презрением своим.
Все изменилось сразу, лишь узнали
Ведун с ведьмачкою сошелся и живет.
Кикиморыи те тут возроптали:
«Позор на наши головы падет!»
Он из людей, онаиного рода,
Меж ними пропасть пролегла навек.
Недопустимо честь пятнать породы.
Нечистой силе ненавистен человек.
Судили их, и ведуна изгнали.
Что с ведьмой стало, леший плохо знал.
Слыхал он только, как в лесу болтали:
Мол, в родах умерла, а плодгидроцефал.
Но так ли это? Может быть, и врали,
Чтоб неповадно было нежити грешить.
Русалок взятьдавно уж потеряли
Стыдливость девичью. И как ее внушить?..
Помилуй беса царство князя тьмы! -
Ворвался в размышления вдруг голос.
Забыл ты, видно, как любили мы
Срывать с русалок грудь прикрывший колос?
И что бы было, будь они стыдливы?
И где тогда ты лицемерье прятал?
Коровы, знаешь ли, с того и не бодливы,
Что их с быком в хлеву пастух сосватал.
Эй, Никодим, как смел ко мне без спроса! -
Взъярился Афанасий, озираясь.
Ну, берегись, я вытопчу все просо,
И будешь голодать всю зиму, каясь!
Скрыть хочешь мыслидумай тише.
Вам, лешим, эта истина знакома?
Тебя, мой друг, слыхали даже мыши.
Ты все же в поле, Афанасий, а не дома.
И в самом деле, лес был за спиной,
А перед лешим простиралось поле.
Здесь даже воздух, грезилось, иной,
И с каждым вздохом опьянял он волей.
Вы, лешие, в лесу совсем забыли,
Что в поле даже у травы есть уши.
А вы бы, полевые, отучили
Свою траву чужие мысли слушать!
Был леший с полевым уж век знаком,
Немало в прошлом вместе почудили.
Слыл Никодим беззлобным чудаком,
Но за беспутство все его бранили.
Завечерело, и в лучах закатных
Сгустились тени, пали в чернозем
И Никодим, приземистый, но статный,
Встал перед лешим в облике своем.
Здоров будь, Афанасий, бес пропащий!
Будь вечность жив и здрав, друг Никодим!
С каким попутным ветром к нам из чащи? -
И полевой расцеловался с ним.
Но сей порыв смутил тотчас обоих,
Ведь не в чести у нежити такое.
И с малолетства приучают их,
Что бес тогда лишь бес, когда задумал злое.
Как будто что-то мучает тебя, -
Молчание нарушил Никодим.
Спросил пытливо, ус свой теребя: -
Иль невзначай разжился ты чужим?
В котомке чтоалмазы, самоцветы,
Сокровища подземного царя?
Не смейся и оставь свои наветы!
Так сам скажи, чтоб не гадал я зря.
Когда бы Афанасий мог признаться!
Но Прошке обещал о ведуне молчать.
А слово далтак надобно держаться
И другу полуправду рассказать
Иду я в город, начал он уныло, -
Давно хотел на мир людей взглянуть
Сдается, леший, жизнь тебе постыла,
Коль в лапы смерти свой направил путь.
Знал Афанасий сам, что Никодим был прав,
И он безумен был, решив леса покинуть.
Ведь города не место для забав,
Не мудрено в них лешему и сгинуть.
Есть здравый смысл, но есть еще гордыня.
И леший удила вдруг закусил.
Домой вернуться он не мог отныне:
Ну, как признать, что сильно он сглупил?!
Все это бред кикиморы и слухи, -
Сказал и взгляд отвел, себя стыдясь.
Не лгут, видать, одни лесные духи, -
Воскликнул Никодим, на лешего озлясь.
Они нахмурились; недолго и до ссоры.
Известно ведьв себе не волен бес,
Нередко завершает дракой споры
И неизменнокриком до небес.
Закат окрасил тучи в цвет багряный,
Над полем ветер, как шакал, завыл
Однако буря стихла, гром не грянул.
Никто о давней дружбе не забыл.
Напомню я, чем города опасны, -
Вновь приступил к осаде Никодим.
Но даже если доводы ужасны,
Предупреждаюя неисправим!
Ты выслушай сперва, там поглядим,
Кому из нас менять придется мнение. -
И заслонил собою солнце Никодим.
Открой глаза и уши откровению!
Уселся леший поудобнее на кочку,
А полевой грозой навис над ним.
Решив поставить в этом деле точку,
Он был, как никогда, неумолим.
Слово городбесцветное слово,
Но ведь ужас, ты прав, не в словах.
В городах не живут даже совы,
Только люди живут в городах.