Таким образом, можно с уверенностью полагать, что престиждревнейшее явление, и искать его истоки во временах более поздних, близких к развитию земледелия, в корне ошибочно.
Одним из порождений престижной экономики вполне могло быть и скотоводство. Учёные XVIII и XIX веков принимали за очевидную данность идею о том, что скотоводство возникло прежде всего из хозяйственных нужд (для удовлетворения тех самых "объективных потребностей"), но развитие этнографии показало, что подобное объяснение не столь однозначно. Сейчас для нас очевидно, что скотэто главным образом мясо и молоко. Но вопреки нашему здравому смыслу, у многих известных племён скотоводов царил (и царит) обычай по возможности не резать скот специально ради мяса. Тогда можно было бы предположить, что домашний скот на заре истории поначалу держали сугубо ради молока, но сейчас чётко установлено, что молочное производство развилось на довольно позднем этапе скотоводстваоколо 6,5-5 тысяч лет до н.э. (Манко, с. 120; Шнирельман, с. 219), тогда как первые следы одомашнивания коз и овец известны ещё с 11-9 тысяч лет до н.э. Другим ответом может быть роль первейшего домашнего скота в религиозных обрядахего могли приносить в жертву богам (и такая гипотеза в антропологии действительно была и остаётся по сей день). Данное предположение вновь подводит к мысли об иррациональных истоках некоторых культурных феноменов. Действительно известно, что скотоводческие народы Восточной и Юго-Восточной Азии не используют многих продуктов скотоводства, тогда как скот и птица играют большую роль как раз в их религиозных практиках (гадания, жертвоприношения) (Шнирельман, с. 19). Но религиозное объяснение зарождения скотоводства всегда было под прицелом критики (конечно, ведь куда разумнее нам сейчас кажется поедать скот, а не растить для жертвы богам). Только позже, после наблюдений за скотоводами разных культур, появилась ещё одна гипотеза: первейший одомашненный скот играл сугубо социальную роль, наличие стада выступало показателем персонального престижа и богатства, а также было средством установления социальных контактов (там же, с. 23; или Максимов, 1927, с. 4-10).
Казалось бы, очевидное в своей разумности предположение, что скотоводство возникло из потребности питаться мясом, не так-то легко подтвердить. Как уже было сказано, у многих скотоводческих народов действительно распространён обычай забивать своих животных по очень редким случаям. Их "почти никогда не режут для того только, чтобы удовлетворить голод, а хранят для особых церемоний, совершаемых по всевозможным социальным или религиозным поводам" (Шнирельман, с. 166). Свинина у папуасов "считается престижной пищей и подаётся на ритуалах жизненного цикла; ею платят за услуги; она составляет основу всевозможных социальных и ритуальных выплат (плата за кровь, за нарушение социальных норм, жертвоприношения духам). Во многих районах свиньи выполняют функцию денежного эквивалента, успешно конкурируя с раковинными «деньгами»" (там же). При этом существует парадоксальный запрет владельцу забивать свою свинью и есть её мясо, это может сделать только кто-то другой, кому он её передаст (с. 168). Ну и конечно, по традиции потлача, свиней во множестве поедали именно на торжественных пирах, устраиваемых бигменами для поддержания собственного престижа.
Всё это же было характерно и для перуанских индейцев: морские свинки и ламы шли на мясо только в случае редких торжественных церемоний и ритуалов, а для самых крупных празднеств резали более 100 животных за раз (с. 175). Отсутствие поедания домашнего скота характерна и для некоторых африканских племён, где коз разводят сугубо для обмена с другими племенами и не едят их (Дуглас, с. 245). Таким образом, можно видеть, что народы, стоящие на ранних этапах скотоводства, действительно не живут за счёт мяса домашних животных, и оно больше выполняет у них социальные функции, престиж владельца среди которых выделяется особо.
Известно, что аборигены островов Полинезии ещё в XIX веке не знавшие собаки, пытались всячески их выменять у приплывших европейцев или даже выкрасть, "причём главный стимул к этому заключался в желании прослыть обладателем диковинных животных и тем самым повысить свое социальное положение" (Шнирельман, с. 217). Аналогичная картина и с лошадьми, которых европейцы впервые привезли в Северную Америку: поначалу индейцы рассматривали их исключительно как предмет роскоши, способный повысить престиж владельца. "Лишь позже, когда индейцы обучились верховой езде, они стали широко использовать лошадей для транспортных нужд" (с. 218).
Сфера представлений как опора власти
Наивная рационализация (особо движим которой марксизм) исходила из того, что бóльшая часть политических и психологических, идеологических явлений должна быть объяснена экономикой и отношениями собственности, но на деле всё обстояло как раз наоборот: именно собственность была лишь инструментом идеологии, экономика подчинялась представлениям и устремлениям человека, его психологии. Престиж, престиж и ещё раз престижвот что лежит в основе многого, что нас сейчас окружает, из престижа выросла вся человеческая цивилизация. Как бы ни было сильно желание объяснить многие явления и достижения нашей культуры чем-то разумным, результатом некой "объективной необходимости", но это ложный искус. Казалось разумным считать, что "правители осуществляют власть и насилие всегда с помощью каких-то материальных средств (прежде всего оружия), пользуясь богатством (армию, полицию, чиновников надо кормить, содержать)" (Розов, 2018), ну а поскольку все эти средства произведены в сфере экономики, то и упиралось всё исключительно в условия среды, в её ресурсы, на которых производство и могло быть основано. Считалось, что интересы эксплуататороввсегда экономические. Но это оказалось совсем не так. В действительности, как было сказано выше, власть в сообществах могла быть основана на авторитетевсего лишь на авторитете того, кто его заслужил. Основанием для такой заслуги могла быть эффектная демонстрация какого-нибудь сложного навыка или даже просто такая фикция, как "обладание тайным знанием", как это делают шаманы. И у современных племён охотников-собирателей шаманы придумывают сложные (и не очень) объяснения, чтобы убедить соплеменников, что только через них есть доступ к какому-нибудь миру мёртвых, миру духов или богов, и всё, его авторитет возрастает, вследствие чего шаман может вполне реально управлять всем сообществом.
Как отмечают антропологи, "специалисты по магической власти над природой впоследствии, естественно, начинают управлять и людьми" (Зерзан, 2007). В доземледельческом обществе шаманзачастую самый могущественный человек; в его властиизменять общественный уклад. Шаманы могут даже заставлять племена мигрировать, мотивируя это как-нибудь поиском "земли без зла". У шаманов реально порой складывается столько власти, что некоторые авторы полагают, что и первейшие государства могли возникнуть именно на почве религиозных культов (Грэбер, 2014, с. 29). В науке уже устоялся взгляд, что возведение монументальных мегалитических построек в древности носило культовый характер (Уасон, Балдиа, 2000; Шмидт, 2011, с. 35) и этот процесс обязательно сопровождался существованием социальной иерархии с лидером, руководящим ходом стройки (Крадин, 1995). Эту роль как раз мог играть служитель культа, шаман.
"Вполне возможно, что именно необходимость расширения ритуального пространства для религиозных нужд активизировала талант руководителей. Лидеры были приняты социумом в контексте строительства важных для всей группы религиозных сооружений. Если мы правы в наших выводах, что монументы возводились с религиозными целями, то можно говорить, что лидерство и иерархия развились как побочный продукт чего-то, созданного по религиозным причинам. Таким образом, религия и ее влияние на людей явились важными факторами становления сложной социальной организации. Религия вдохновляла людей на строительство монументов, что в свою очередь способствовало расширению и институциализации лидерства" (Уасон, Балдиа, с. 225).
Всякое монументальное сооружение так или иначе утверждает величие лидера, например, египетские пирамиды, "сталинские высотки", Крымский мост и т.д. В этом плане рождение первых государств древности, вопреки схемам марксизма, действительно может быть объяснено с использованием категорий престижа и престижной экономики (см. Васильев, 2013).