Товарищ Апанасенко, присядьте, разрешил я, и начдив тяжело рухнул на вовремя подставленный табурет. Не дожидаясь благодарности попросил:Семен Михайлович, а что дальше?
А чё дальше? Взял кавбригаду, собрал еще кого мог, приказал бронедивизиону (броневиков на ходу всего три осталось, но для солидности будет неплохо) выдвинуться, и в полк. А там натуральная бузакричат, мол, всех жидов надобно из советских учреждений выдворить, нужно обратно в Львов вернуться, потому что жиды всю провизию на сторону пустили, жрать нечего, а Львовбоевая добыча, и не дело красноармейцев законной доли лишать. Мол, их лишишь, а жиды все равно разграбят. Тут я приказал полку построиться. Врать не стануструхнул маненько, послушаются они меня или нет.
Да что вы такое говорите? Да разве может настоящий большевик струхнуть? взвился Склянский. Повернувшись к нам, заместитель Троцкого начал вещать, словно с трибуны:Настоящий большевик не должен бояться ничего на свете, потому что истинная идеяа идея коммунизма истинна, не подвержена смерти! А трусость должна быть наказуема. Как может командующий армией бояться собственного личного состава? Уже за это надо снимать Буденного с должности.
Товарыш Склянский, не выдержал Сталин. Настоящая смелость нэ в том, чтобы нэ испытывать чувство страха, а в том, чтобы этот страх прэодалевать. Ничэго нэ боятся толко дураки. И товарыш Буденный показал нам настоящую смэлость, преодолев свою трусость.
Товарищ Сталин посмотрел на Склянского довольно пристально, а правая рука у него уже началась сжиматься в кулак. Склянский же хотел еще что-то сказать, но голос подвел, неожиданно «пустив петуха». Чтобы не доводить дело до драки, я кивнул Буденному. Тот откашлялся, и продолжил:
Так вот, я приказал полку строиться. Опасался, что мне подчиняться не станут, но обошлось. Правда, десятка два, а может и три бойцов в лес ускакали. Я кавбригаде приказ отдал полк окружить, а броневикам велел позицию за спинами занять. Приказал эскадронным командирам людей к построению выводить. Мол, кто в строй не встанет, того дезертиром прикажу считать. Построились поэскадронно. И тут я приказываю: «Полк! Равняйсь! Смирно!». Ну, смотрюполк по команде «смирно» весь замер. А тут я опять: «Сдать боевые знамена, врученные за храбрость!». Знаменосцы ко мне тронулись, знамена мне сдают, а я их товарищу Минину[1] отдаю. Смотрюа у бойцов слезы в глазах появились. И тут я опять: «Клади оружие!» Ну, думаю, все. Щас хоть один карабин сорвет, стрельнет, а него глядя и другие. Ан, нет. Стали спешиваться, оружие на землю класть, а сами ревут, словно не мужики, а бабы. Кое-кто на коней сел, в лес поскакал, оттуда выстрелы послышались. Ну, вернулись, спешенных тащат на веревках, человек пять. А потом, я такого не ожидалполовина бойцов на колени бухнулась, ревут, словно белуги, а вторая половина начала своих скручивать и вязать. А потом, когда повязали человек двести, если не больше, сложили их на земле, кричаттоварищ командарм, вот они, злодеи. Эти, грабили и насиловали, и нас подбивали. Виноватые мы, что повелись. Расстреливайте нас всех, но только отдельно. Мол, провинились они, что там говорить, но не хотят, чтобы их вместе с предателями и мародерами вместе стреляли. И что тут сказать? Я тогда говорюсвязанных я с собой возьму в штаб армии, там разбираться станем, знамена тоже пока в штаб. А оружие забирайте, кровью своей искупите, тогда и знамена верну.
Семен Михайлович, сколько связанных было? поинтересовался я.
По головам я их не считал, но человек триста. Сороксамых отпетых, я приказал расстрелять, а остальных в другие полки отправил.
Я не стал выяснять, как командарм распределялкто «отпетый», подлежащий расстрелу, а кто нет, ему виднее.
Спасибо товарищ Буденный, сухо поблагодарил я командарма, намереваясь отпустить того с миром, но потом спохватился:Да, а сами-то вы как считаете, отчего шестая дивизия взбунтовалась?
Так это, само собой, если нам две недели жрать нечего, кони не кормлены, то кто угодно взбунтуется, пойдет мародерствовать, отозвался Буденный. В интендантской службе одни жиды собрались, все на сторону пустили.
Товарищ Буденный, а если без антисемитизма? мягко сделал я замечание командарму.
Ну, если без антисеметизьма, раздумчиво погладил усы Семен МихайловичТогда даже и не знаю.
А не могли в дивизию проникнуть агенты Петлюры или Врангеля? осторожно поинтересовался Калинин, приходя на помощь командарму.
Да откуда им взяться-то? пожал плечами Буденный. Все хлопцы проверенные, все свои. Мы же так быстро наступали, что никаких агентов быть не должно.
А если это агэнты батьки Махно? предположил вдруг Сталин. Посмотрев на меня, спросил:Как ви считаете, Владимир Иванович?
Я оценил, что Сталин назвал меня по имени-отчеству. Читал, что обычно он именовал всех строго по фамилии. Но я решил, что самого Иосифа Виссарионовича следует называть так, как принято.
Мне кажется, товарищ Сталин, что правы и вы, и товарищ Буденный. Конечно же, немалую рольподчеркиваю, отрицательную роль, сыграли снабженцы. По возвращению в Москву подниму вопрос на коллегииявляется ли это злым умыслом или простое головотяпство? Думаю, подключить к расследованию наркомат юстиции.
Даже если это головотяпство, то виновные все равно должны понести наказание, сказал Калинин. Я со своей стороны тоже займусь этим делом.
Разумеется, Михаил Иванович, кивнул я. Но в тоже время, в дивизию могли проникнуть агенты батьки Махно.
Какие агенты? Какой Махно? снова взвился Склянский.
Махноэто который в Гуляй-поле, любезно пояснил я Склянскому.
А наши кавалэристы, они всэ нэмножко махновцы, улыбнулся Сталин.
Вот, вроде бы, неглупый человек Склянский, а дурак. Пытается сделать виноватыми руководство армии, не понимая, что в этом случае станет виноватым и он сам вместе со своим патроном.
Нет, пора заканчивать прения. Я обвел взглядом присутствующих и сказал:
Мне кажется, товарищи, мы можем отпустить товарища Апанасенко. Ему нужна медицинская помощь.
Тут встрепенулся командующий армией.
Ничо, отлежится, бодро сказал Семен Михайлович и приказал конвоиру:Ты это, Еремеев, Апанасенку ко мне отведи У меня там и лекарства малость осталось. А, ладно, я щас сам провожу.
Буденный уже собрался выходить, поэтому мне пришлось призвать его к порядку.
Семен Михайлович, вашего начдива доведут и без вас, а мы без вас не обойдемся, строго сказал я и, поймав тоскливый взгляд командующего Первой конной, улыбнулся:Пять минут всего, потерпите.
Будущий маршал вздохнул и уселся на свой табурет.
Семен Михайлович, сколько времени Апанасенко пробыл в должности начдива? поинтересовался я.
Дык призадумался Буденный. Месяца еще нет.
Я посмотрел на Склянского.
Эфраим Маркович, стоит ли говорить о суровом наказании, если Апанасенко не имеет опыта работы? И комиссар дивизии, как мне известно, занимает должность не больше месяца. Как им удерживать в руках людей, если они их толком не знают?
Если товарищ Троцкий доверил Апанасенке такой ответственный пост, он обязан справиться, твердо сказал Склянский. Если нетего следует примерно наказать. Малый стажэто не повод для избежания наказания. Поэтому от имени РВС республики я требую для начальника шестой дивизии самого сурового наказаниясмертной казни.
Хорошо, кивнул я. Ставим вопрос на голосование. Кто за то, чтобы расстрелять Апанасенко? Кто против?
Как уже догадались, «за» выступил лишь Склянский, а все остальные против.
Теперь о наказании, сказал я. Апанасенко следует наказать. Я считаю, что его следует понизить в должности. Назначить командовать полком или бригадой.
Лучше бригадой, внес предложение Сталин.
Бригадой, кивнул я.
Да что вы такое мелете? нервно выкрикнул Склянский. Поставить комбригом нерадивого начальника дивизии? Если уж решили сохранить Апанасенко жизнь, то его следует отправить в тюрьму. Усмехнувшись, заместитель председателя Реввоенсовета республики решил сострить:Верно, в семинариях учат быть очень добренькими, как иисусики?