Антон, тормозни, приказал я водителю, а когда машина остановилась, открыл дверцу и громко спросил:Бойцы, кто у вас главный?
Терентьев, комбриг, отозвался кто-то, а еще один из красноармейцев поприветствовал:
Здравия желаю, товарищ Аксенов.
О, этих ребят я хорошо знаю. Можно сказатьоднополчане. Вышел из машины, и пока отыскал Терентьева, ладонь заболела от крепких рукопожатий.
Командир бригады устроился на возвышенности, рассматривая монастырь в бинокль, благо, что стена здесь не очень высокая.
Высокой начальство пожаловало, поприветствовал меня комбриг. Раз приехало, будет руководить!
Ага, поддержал я Терентьева. Сейчас начну руками водить. Скажите лучше, что вы в биноклю-то углядели, товарищ комбриг?
Терентьев стал серьезным.
Пулемет на колокольне, как я и думал. На стенах никого нет, но внутри, в зданиях, расположились стрелкистволы бликуют. Видимо, будут ждать, чтобы мы вошли внутрь, тогда и стрельбу откроют. Парламентеров станем отправлять?
А надо? поинтересовался я.
У меня с некоторых пор при слове «парламентер» начинала болеть раздробленная лопатка, и принимались зудеть шрамы. И винить некогосам дурак.
А как прикажете, товарищ начальник губчека, так и сделаем, пожал плечами Терентьев. Здесь не Соловки, здания из кирпича, не из камня. Снарядов у меня по десять ящиков на ствол. За пару часов из обители сплошные руины сделаю.
Ясно, вздохнул я. Посмотрев на комбрига, спросил:Белую тряпку найдете?
Вона как, присвистнул комбриг. Повернувшись к подчиненным, приказалМигом белый флаг сделать!
Пока красноармейцы сооружали флаг, удивленно спросил:
Неужели людей жалко? А я-то считал, что чекистылюди железные.
Людей-то чего жалеть? пожал я плечами. Этих побьют, бабы новых нарожают. Мне монастыря жалко. Вот, расхреначите вы, на хрен, святую обитель, а она историческим памятником окажется, нас с вами в вандалы запишут.
М-да, товарищ начальник губчека, шуточки у вас, покрутил головой Терентьев. Я же вас знаю, человек вы смелый, но зачем самому башку подставлять? Неужели не страшно?
Страшно, кивнул я, забирая у красноармейца белый флаг. Знали бы вы, как мне страшно. Но придется.
[1] Теперь Калевала.
Глава 3. Выбор, сделанный за других
Говорят, снаряд в одну воронку дважды не попадает. Стало быть, не должны меня подстрелить во второй раз. Но на самом-то деле и снаряды в одну воронку влетают, и парламентеры, вроде меня, пулю схлопотать могут. Как пойдет.
Вообще-то, начальникам моего уровня, самим отправляться на переговоры с противником нельзя. Для этого существуют младшие офицеры. А уж лицам, имевшим генеральское звание, самим идти договариваться с заключенныминонсенс. В принципе, за одно это вышестоящее начальство должно меня разжаловать, и отправить на должность младшего милиционера куда-нибудь на Колыму, или Северный Сахалин. Впрочем, на Сахалин можно и уполномоченным ВЧК отправить, собирать сведения о японцах, обитающих покамест на Южном Сахалине.
Но все мудрые мысли ко мне пришли, когда я уже шел по направлению к обители, некогда святой, а ныне пребывавшей в статусе фильтрационного лагеря, и поворачивать назад уже невозможно.
Помахивая белым флагом и уверяя себя, что мне ни капельки не страшно (ну, разве, совсем чуть-чуть), я подошел к воротам обители и крикнул:
Граждане! Моя фамилия Аксенов. Я являюсь начальником Архангельского губчека. У вас есть десять минут, чтобы выйти и сложить оружие. В случае сдачи обещаю тщательное разбирательство. Даю слово, что виновники беззакония в отношении вас понесут наказание по всей строгости революционных законов. Немного подумал, и добавил:Даю слово, что никто из невиновных не будет наказан. Виновникам мятежа жизнь обещать не стану, но смертью грозить не буду. Сначала разбирательство и следствие. Кажется, пока в меня не стреляют, внимательно слушают. Уже хорошо. Десять минут истекут, как только услышите сигнал. Из ворот выходить с поднятыми руками, оружие складывать аккуратно, в кучу не бросать. Нам еще с этим оружием Украину от поляков освобождать.
Эй, чекист, услышал я громкий, даже сказал бы «командный», голос из-за ворот.
Эйкать и тыкать будете в другом месте, огрызнулся я. Ко мне обращатьсягражданин начальник губчека.
За воротами зашушукались, и другой голос, тоже командирский, но уже более интеллигентный, с легкой насмешкой спросил:
Гражданин начальник губчека, а как мы десять минут отсчитывать станем? Часов у нас нет.
Если офицер не умеет определять время по внутренним часам, место ему в ассенизационном обозе, так же насмешливо отозвался я, потом спросил:Судя по ехидным репликам, сдаваться вы не желаете? Что ж, воля ваша. Итак, повторяюпосле сигнала жду ровно десять минут. Если просрочите минутуне обижайтесь, но во второй раз в плен брать не станем.
Э, подождите, гражданин начальник губчека, заволновался интеллигент с командирским голосом. Сигналом что станет?
Услышите, усмехнулся я.
Повернувшись, пошел к своим. Пока шел, думал не о том, что могут убить, а о том, что, если получу выстрел в спину или в затылок, будет очень обидно умирать. Хотя, какая разница?
Пока шел эти восемьсот метров или километр, два раза покрывался холодным потом, раза три хотелось ускорить шаг, а то и просто рвануть бегом, но выдержал характер. Дошел.
Встречавший меня командир бригады Терентьев покачал головой:
Эх, товарищ начальник губчека, ничему-то вас жизнь не учит. Поймав мой удивленный взгляд, хмыкнул:Мне Спешилов про ваши шрамы рассказывал.
Так у кого их сейчас нет, шрамов-то? попытался я улыбнуться замерзшими, несмотря на теплый май, губами.
Владимир Иванович, там местное население явилось, кивнул комбриг куда-то в сторону Холмогор. Я целый батальон выдвинул, чтобы не пускать, так все равно лезут и лезут.
Ну как же у нас без зевак? Без зевак в нашем деле никуда. И плевать уважаемым горожанам, что здесь может развернуться бой, плевать, что надо бы копаться на огородах, сажать картошку и прочее, так нет же, сползлись, чтобы поглазетьа что тут интересного происходит? Правда, могло еще и так статься, что среди горожан есть знакомые и родственники задержанных. Я, в свое время, давал команду не отправлять в Холмогоры здешних уроженцев, но все могло быть. Да и родня у местных повсюду.
Скомандуйте, чтобы поверх голов пару залпов дали, посоветовал я.
Чтобы разогнать праздношатающихся бездельников лучше стрелять сразу по толпе, так надежнее, но это чересчур.
Терентьев кивнул, и один из его порученцев помчался исполнять приказ. Дождавшись, пока со стороны города не донесутся винтовочные залпы, послышатся ругательства и визг убегающей толпы (не исключено, что кого-нибудь затопчут, но за это я ответственности не несу!), сказал:
Сигнальте, товарищ комбриг.
Трехдюймовая полевая пушка «просигналила» так, что со звонницы донесся крик боли, во все стороны полетели щепки, куски ограждения и, похоже, тело пулеметчика. Одновременно послышался глухой звон колокола, в который угодил осколок.
Я смотрел на циферблат наградных часов, досадуя, что стрелки идут чересчур медленно. Но через шесть минут из ворот начали выходить заключенные в серых шинелях, с поднятыми руками. Красноармейцы быстро отводили их в сторону, а уже там расставляли в шеренги и брали на прицел.
Последними вышли люди с оружием, в основном, в офицерской форме. Этих мы уводили в другую сторону.
Когда заключенных вывели и взяли под охрану, в монастырь отправили две роты красноармейцев, дав им задание прочесать все здания, осмотреть подвалы, собрать трупы и оружие.
Восемьдесят четыре винтовки, доложил один из моих оперативников, считавший оружие.
Ясно, кивнул я и тоже прошел на территорию обители.
Эх, как же здесь могло быть хорошо, если бы не изувеченная колокольня, прохудившиеся крыши, и грязно-серый цвет храмов. Но всего хуже, что неподалеку от монастырских врат лежали мертвые тела. Верно, их тут сложили сами мятежники. Красноармейцы, проводившие зачистку, время от времени притаскивали очередной труп. Чисто внешне сложно определить, был ли мертвец заключенным или охранникомдырявые, обтрепанные шинели и у тех, и у других. Но кроме начальника лагеря я никого не знал, а трупа Бубенцова здесь нет. Впрочем, идентификацию проведут без меня.