Состояние блаженной расслабленности и радости после сыворотки только усилилось. Я даже не стала чиститься с помощью энергетических практик, полагая, что заслужила отдых.
Препарат мне кололи ещё раза четыре, морщась от стыда и неловкости, что им приходится проделывать это именно со мной. День перерыв и обычная беседадень сыворотка. Похоже, что эта процедура была разработана специально для меня. Знали же, что я владею техниками внесознательного воздействия. А проверку проводили обычные люди, без нейроэнергетических навыков. Если бы хотела, я могла обвести их вокруг пальца. Чтобы этого не произошло, придумали подавить мои способности с помощью препарата. Стало быть, наши не выдали, что меня и это может не взять. Наши-то знают достаточно, чтобы быть во мне уверенными безо всяких проверок!
Радио на этаже не было, а почитать или поделать практики времени не оставалось. С раннего вечера и до утра я сладко спалатакая накопилась глубинная усталость.
* * *
Находясь в санатории, я узнала о печальной судьбе Аглаи Марковны: её душа приходила и рассказала о голодной смерти первой блокадной весной. Непростая душа, и тяжело она уходила. Расставшись с телом в начале сорок второго, аж до осени сорок третьего бродила по окрестностям, не могла оторваться от земли. Что смогла добраться до меняуже стало достижением. Я помогла ей, чем умела, но дар, который она пыталась отдать мне, не взяла. Чужой дарчужая карма. У меня свой есть, зачем рисковать
Товарищи не обманули: ровно через две недели беседы прекратились. Может, ещё суткино точно не большея оставалась в одиночестве и неведении. Затем меня отвели в кабинет, похожий на тот, где проводились беседы. Тот же человек, что встречал меня на аэродроме, объявил, что я благополучно прошла проверки и могу приступать к работе. Он извинился за вынужденное недоверие и доставленные неудобства, с чувством пожал мне руку и сказал, что теперь я смогу вернуться к работе в том же подразделении, где служила и прежде. Поскольку у меня нет жилья, то, пока мне его выделят, я могу оставаться в той же палате санатория: мне всё равно положено время на медицинскую реабилитацию, предписан покой, сон и усиленное питание. А теперь я могу пройти на первый этаж. Там, в холле санаторного корпуса, меня уже заждались.
Думаю, ни до, ни после строгие стены военного санатория не слышали такого дружного, восторженного девичьего визга.
Но объятия и слёзы радости были недолгими: смысла не было тянуть с печальным известием, и девчонки практически сразу мне сказали. Что-то оборвалось внутри, но я, привычно сохраняя самоконтроль, задала нейтральный, совсем уже теперь не важный вопрос:
Удар?
Женя метнула в меня быстрый удивлённый взгляд, но промолчала.
Да, подтвердила Катя.
Как случилось? спросила я сдавленным голосом.
Срочно улетел в Москву, пошёл на доклад. Женя многозначительно подняла глаза к потолку. В приёмной он потерял сознание. Отвезли в госпиталь Если бы мы знали Но он не успел позвать. Нам уже потом сказали. Ты ведь тоже ничего не почувствовала?
Я отрицательно помотала головой.
Тот день, который сейчас назвали девчонки, я запомнила. Число осталось в памяти, потому что денёк выдался необычный для моей берлинской жизни: ясный, чистый, лёгкий. Целый день сохранялось приподнятое настроение после того, как утром Николай Иванович заходил ко мне в гости.
Такой визитбольше чем телепатическая связь: тонкое тело, как иногда говорят, «фантом», присутствует рядом с тобой почти осязаемо. Чтобы таким способом путешествовать, надо очень хорошо сконцентрироваться, нужно иметь серьёзную цель.
Путешествия вне тела в период моей берлинской жизни считались нежелательными, и мы их сознательно не практиковали: ни яв гости, ни кто-либо из наших специалистовко мне, так как подобную активность тонкого плана легко засечь со стороны.
Я была уверена, что руководитель, как обычно, слишком беспокоится из-за гриппа, которым я переболела на днях, и невольно сумел преодолеть расстояние, желая лично проверить, всё ли в порядке. Лишь теперь мне стало ясно: он был ещё жив в тот момент, ещё думал и действовал и не собирался умирать, но его душа приходила попрощаться.
Как же случилось, что в течение нескольких месяцев я не узнала о смерти руководителя?! Пусть у девчонок был приказ молчать, но я должна же была почувствовать неладное! По недоговоркам, по непереданному привету, по внезапно образовавшейся пустоте за своей спиной То, что дух покойного не приходил ко мне со дня смерти, как раз не удивило: не хотел тревожить, не имел потребности, не имел возможностивсяко бывает. Но как я сама не почувствовала, как не считала настроение и мысли подруг?!
Девчонки легко догадались, о чём это я задумалась.
Тася, прости нас, пожалуйста! решительно начала Лида, а продолжила тихо и смущённо: Мы очень боялись за тебя Мы посоветовались с Михаилом Марковичем
Дальше ей говорить было не обязательно, и она сама это понимала. И Женя понимала, что добавить нечего и незачем.
Девчонки сделали мне незаметное лёгкое внеконтактное внушение, воспользовавшись моим полным доверием и полной открытостью им навстречу. Это ясно. Но с чего они взяли, что я стану сильно переживать? Я вовсе не относилась к Николаю Ивановичу с такой трепетной нежностью, как они. Разве что в последние недели перед моим уходом отношение начало меняться
Между вами была очень сильная связь, сказала Женя, отвечая на мои невысказанные сомнения.
Я промолчала: пустым, ненужным казалось обсуждать теперь какие-то нюансы своих отношений с человеком, которого уже нет в живых. Девчонки напряжённо ждали моего ответа на главный для них вопрос.
Девочки, я
Что сказать? Понимаю вас? Поступила бы так же? Прощаю?
Спасибо вам за заботу.
Обе подруги выдохнули с облегчением. Легче стало и мне. Врага всегда надо подозревать в самых худших намерениях, а другав самых лучших. Так жить проще. Яснее Не помню, кто сказал.
Только сейчас, когда дружеское внушение было окончательно снято, я поняла, что в глубине души ждала встречи с товарищем Бродовым на аэродроме. Точнее, в глубине души была абсолютно уверена, что, едва вылезши из самолёта, я попаду в объятия руководителя и теперь уж не постесняюсь крепко прижаться к нему в ответ, и что всю дорогу до домадо Лабораториимы будем разговаривать. Когда этого не случилось, я впала в какое-то ступорозное замешательство и всё происходившее воспринимала, уже не задумываясь, как единственно возможное.
По щекам полились неожиданные горячие слёзы. Накатило горькое чувство потери и пустоты. Лида с Женей оказались правы! Я заплакала навзрыд. Лида прижала меня к себе. Все девчонки окружили меня. Мы неудобно, но крепко обнялись.
Пореви-пореви, легонько похлопывая меня по спине, авторитетно одобрила Сима. Мы уже наплакались.
Через некоторое время, слыша, как я захлёбываюсь, Лида спросила:
Тебе помочь?
Я замерла. Судорожное дыхание остановилось. Неужели же сама не справлюсь, что надо лечить меня внушением? У девчонок хоть глаза и были на мокром месте, но всё же моё горе они были вынуждены наблюдать уже слегка со стороны, а такое непросто даётся. Я энергично помотала головой.
Нет, спасибо.
Слёзы стали подсыхать. Все испытали облегчение. Кроме меня самой, наверное. Но я уж потом с этим разберуськогда останусь одна.
Мы так ждали тебя начала Женя и умолкла в надежде, что не понадобится продолжать.
Хорошая, очень утешительная идея! Разговаривать с умершими умела из всех наших «школьников» я одна. Я кивнула, снова всхлипнула и предложила:
Давайте соберёмся вечером.
Вечером в мою палату пришли Лида, Женя и Катя. Сима успела стать врачом и была занята на ночном дежурстве в госпитале. Сели за стол, взялись за руки. Но Катя вдруг запаниковала. Я показалась ей теперь взрослой, чужой и опасной. В её смятённых мыслях творилось бог знает что. Может, я стала такой могущественной, что способна ненароком притянуть страшных монстров из преисподней. А вдруг, участвуя в вызывании духа, она совершит смертный грех, которым всё пугает её родная тётяочень верующая женщина Короче говоря, Катя сбивчиво выпалила объяснения, поделившись частью своих тревог, и убежала, а напоследок попросила: