Все ты правильно сделал! убежденно сказала Марина. Так и надо было! Она обняла мою руку, легонько повисая. А-а протянула девушка ласково, заглядывая мне в лицо. Я поняла! Думаешь, я теперь бояться тебя стану? Нетушки!
Не забоишься? улыбнулся я, не столько с облегчением, сколько испытывая радость понимания.
Ни за что! Так нам не надо опасаться Ершова?
«Нам! подумал я с нежностью. Ох, Маринка, как же легко с тобою заработать «сердечный укол»»
Не знаю, сказал честно. Вроде бы не надо, но Давай лучше подождем, когда он объявится?
Давай! легко согласилась «скво». Ой, а мы же еще на Красной площади не были! Потопали?
Потопали! ответил я, чуя, как теплеет на душе, словно от хорошей порции коньяка.
Мы поднялись к храму Василия Блаженного, похожему на пышный торт, и по дороге даже словом не перемолвились. Просто шли рядом, никуда не торопясь, и молчали. И нам было хорошо.
Мне пришло в голову, что в безгласности нашей крылся невинный умыселмы оба, не сговариваясь, отдаляли момент истины, берегли всю ту недосказанность, от которой происходят туманные надежды.
Пока не заданы вопросы и не получены ответы, ты находишься в счастливом неведении, волен мечтать или даже строить планы. Но, как только наступает определенность в отношениях, вся романтика испаряется, как роса на солнцепеке. Вот я и соблюдал режим тишины. Первой его нарушила Марина.
Ни Лондону, ни Парижу с Вашингтоном даже не снился такой державный вид, сдержанно-горделивый и величавый, проговорила она доверительно, оборачиваясь к Кремлю. Правда?
Правда, кивнул я, охватывая зрением и Спасскую башню, и Мавзолей, и купол, над которым полоскал алый стяг.
Я даже вздохнул от тайного удовольствия. Жаль, что всю ту приятность, что я испытывал, гуляя по Москве, Марина была не в силах ощутить. Она жила здесь, в этом прекрасном городе, и даже представить себе не могла, до чего испакостят столицу нашей Родины двадцать лет спустя.
Так и тянет глаголить в манере библейского пророка: «И оболганы будут герои истинные, а изменники да клеветники восславлены; и станет единое не целым, и малое посягнет на великое; и призовут бесов, и почнут нечестивые чад наших научать, что долг есть бремя, а корысть выше правды»
Но о том, что пророчество сие сбудется, известно лишь одному человекумне, а для прочих грядущее скрыто феерическим маревом. Здесь о «прекрасном далёко» мечтают, сочиняют хорошие книги, с их страниц отправляются в бесконечность звездолеты, приурочивая свой старт к столетию Великого Октября Вот, пусть всё так и останется!
А мне надо как-то исхитриться, да хоть наизнанку вывернуться, лишь бы спасти Советский Союз от поругания, не отдать народное хозяйство на поток и разграбление помещикам с капиталистами!
Я брезгливо передернул плечами, словно что-то гадостное, липкое и смердящее натекло из будущего.
Замерз? спросила Марина заботливо. Пошли быстрее, согреемся!
Мы зашагали шустрее, сворачивая на улицу 25 Октября, а вокруг поспешали такие же, как мы, граждане СССР, торопясь с работы домой, озабоченные или благодушные, с солидными министерскими портфелями или с авоськами, оттянутыми молочными тетраэдрами, кульками с сосисками, румяными нарезными батонами
Москва радовала меня возвращением былого, не порушенного под улюлюканье «вечных двух процентов дерьма».
Мне пора, Миша, неожиданно молвила Марина. В ее голосе прозвучали сожаление и виноватость.
Куда это? не понял я, выпутываясь из тенет размышлений. Домой?
На работу, кривовато усмехнулась девушка, Росите пора на службу. Кончился мой куцый отпуск
Меня ловить будешь? ляпнул я.
Ага вздохнула Росита.
Бедненькая пробормотал я, ощущая в Марине легкую подавленность. Представляю, как тебе трудно бывает
Да ладно! беззаботно махнула рукой эта притвора и делано всполошилась: Слу-ушай, чуть не забыла! Надо же как-то условиться насчет связи!
Надо, согласился я, прикидывая, как мне развеселить девушку. Давай так: если мне приспичит срочно увидеться, то позвоню и скажу я заговорил дребезжащим старушечьим голосом: Доченька, это собес?
«Скво» рассмеялась.
Так похоже! А номер ты помнишь?
Я ничего не забываю.
Сторонясь прохожих, мы обговорили все деталии затихли, переживая томительную паузу. Когда наши взгляды сошлись, как метки в коллиматорном прицеле, я первым потянулся к Марине. Она была чуть выше ростом, да еще в сапожках на каблуках, поэтому склонила голову, чтобы поцеловать меняи долго не отрывала губ.
Пока, Мишечка! чуть задыхаясь, Росита отступила, вскидывая руку и перебирая пальчиками в жесте прощания. Улыбнулась, затушевывая непокой в глазах, и поспешила к метро.
Пока, обронил я, провожая глазами гибкую фигурку.
А пульс-то частит Да это ерунда, выбрыки растущего организма. Главное, чтобы у Маринки все хорошо было, а то погонят из КГБ, невзирая на заслуги, еще и «аморалку» к делу подошьют, за наш с нею запретный «роман»
Шагая будто по инерции, я вышел к площади Дзержинского. Рассеянно оглядел здание КГБ, пока еще асимметричное, и порадовался, что «Железный Феликс» на своем законном местестоит в гордом одиночестве посреди площади, как ось колеса, закручивая вокруг себя поток машин. Я даже остановился на минутку, словно наглядеться не мог на творение Вучетича, которое всего семнадцать лет спустя «декоммунизируют» либералишки из «Мемориала», достойные представители цивилизованного варварства.
Семнадцать лет Так мало!
«Вот тебе и срок для истинной перестройки, внушил я себе, задавливая амурные бредни. Надо будет управиться за три пятилетки, иначе «креативное быдло», все эти холопы-добровольцы, снова устроят свои радения вокруг соловецкой каменюки. Вони будет»
Не будет, выцедил я вслух, и оглянулся: никто не слышал?
Когда я вернулся в гостиницу, Москву накрывали сумерки, пронзительно синие и морозные. В потемках калились звезды на башнях Кремля, а улицы превратились в реки света, плещущие в темных ущельях зданий. По ним сплавлялись машины, бликуя лакированными боками и разжигая красные огни. Сдержанный гул огромного города вливался в приоткрытое окносвежий воздух бодрил, а шум не давал угомониться, мешал приводить мысли в порядок.
Я прикрыл створку и оперся о подоконник, бездумно глядя на вечернюю Москву, на глазах обращавшуюся в ночную.
Хороший город. Особенно сейчас, в невинном и наивном 75-м.
Ни пробок, ни путан, ни назойливой рекламы. Зато чисто и спокойноможно прогуляться по темноте и не нарваться на уголовный элемент. «Моя милиция меня бережет!»
Вздохнув, я прижался лбом к холодному стеклу и закрыл глаза.
Облизнул губы, ощущая легчайшее послевкусие Маринкиной помады. Не пойму до сих пор, что же нас связывает. «Скво» испытывает ко мне благодарность за свое спасение? И все? Марина сказала сегодня, что соскучилась, и это правдаменя не обманешь, я чувствую ложь лучше всякого полиграфа. Понять бы, кто я для неедруг или невинное увлечение? Или не слишком невинное?..
«Хм. А почему ты все время копаешься в Маринкиных чувствах? подумал я осуждающе. Сам-то как? Кто эта девушка для тебя? Что, завис?»
Досадливо поморщившись, я даже головой тряхнулне о том думаешь, Хилер! Ты окружен, тебе сели на хвост спецы из 7-го управления КГБ, а от этих ребят не спрячешься, найдут. Так виртуозно вести наружное наблюдение, как они, не умеют ни в одной спецслужбе мира. Заметить «наружку» можно лишь в одном случаекогда профи из «семерки» сами захотят «проявиться», выдать себя, чтобы объект наблюдения задергался, стал нервничать и совершать ошибки. И что мне делать?
Я подышал на стекло. Оно запотело, туманя московский пейзаж, а мой палец вывел вопросительный знак.
Мне срочно нужен патрон. Покровитель из Политбюро, который станет моей «крышей». Я ему здоровье, а он мнесвободу и безопасность. Взаимовыгодный обмен.
Да и не в свободе дело, и даже не в безопасности. Это же моя цельвыйти хоть на кого-то из руководителей партии и правительства! Так мы с Леночкой и планировалитам, в далеком, почти сновидном две тыщи восемнадцатом году. Втереться в доверие, и я даже догадываюсь, к кому именно, а дальше