Заскрежетал ключ, хлопнула дверь, и все мои мысли разбежались, как мышки, узревшие кота.
Миша! воззвал Данилин. Ты чего в темноте сидишь? Спишь, что ли?
Думаю, Антон Гаврилович, откликнулся я.
Куратор вкатился жизнерадостным колобком, довольно потирая руки. Этот комсомольский деятель избрал оригинальную стратегию для карьерного ростаон, как рыба-прилипала, цеплялся к «перспективному» умельцу и следовал за ним, попутно засвечиваясь в высших сферах.
Да я и не против, Данилин приносил мне пользу, освобождая от казенщинывсе заботы он брал на себя и неплохо с этим справлялся. Вон, выбил нам полулюкс в «России»! Я, признаться, не рассчитывал даже на номер в «Золотом колосе», где останавливались труженики сельского хозяйства.
Нещадно фальшивя, Антон Гаврилович задудел: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», резко оборвал музицирование и подкатил ко мне.
Все оч-чень, оч-чень хорошо складывается, Миша, возбужденно затараторил Данилин. Револий Михайлович в полном восторге от этих твоих программ и трижды мне наказал, чтобы ты послезавтра никуда не отлучался до обедаон сам заедет за тобой! Ущучил?
Понял! заверил я куратора, делая ударение на втором слоге.
Проникся?
Осознал!
Тогда за мной, комсомол! Антон Гаврилович встал в позу Ленина, указующего верный путь.
Куда?
У-ужинать, комсомол, у-ужина-ать! пропел куратор. Да оставь ты в покое куртку, ресторан в южном корпусе!
Мы покинули номер и зашагали в ногу.
Суббота, 4 января 1975 года, утро Первомайск, улица Мичурина
Половину ночи Марина провела в дороге, поэтому с утра была вялой и сильно не в духе. А тут еще коллеги из «семерки» убедили начальство переменить место обитания всей группыпосле долгих поисков обосновались в большом доме на Мичурина, тихой «старорежимной» улочке, где, мерещилось, не только часы отстали, но и календарь.
Дорога выглядела подметенной и хорошенько пропылесошеннойни снежинки, только под заборами наметы.
Ограды из замшелого плитняка едва удерживали старые, буйно разросшиеся черешни и шелковицы, а под ногами выгибали гладкие спинки булыжники мостовой.
«Если сейчас выедет какой-нибудь фиакр или пролетка, подумала девушка, направляясь к нужному дому, я не удивлюсь!»
Она внимательно оглядела палисад, увитый засохшим плющом. Точка подходящаядремучий вишенник даже зимой скрывал перемещения за путаницей ветвей, да и не в меру любопытных соседей рядом не проживало. Вот только добираться сюда пришлось ножкаминикто старшего лейтенанта Исаеву на вокзале не встретил и не подвез. Называется: «Не ждали».
Толкнув жалобно скрипнувшую калитку, Марина прошла в обширный двор, где тяжеловесно расплывались два дома из темного «дореволюционного» кирпичаодин с высоким крыльцом, другой с просторной верандой, а с краю тулилась скромная летняя кухня.
Снега лежало по колено, но бравые товарищи офицеры расчистили дорожки, докопавшись до сухой бурой травки.
И тишина
Девушка кашлянула, лишь бы нарушить «белое безмолвие», и решительно зашагала к дощатой веранде, обитой резными плашками. Веранду заплетали, словно лианы в джунглях, толстые, крученые лозы винограда. Летом в ней, наверное, зеленистая тень стоит, как под водой, да такая густая, что свет приходится включать.
За окном в мелкую расстекловку смутно проглядывал курящий мужчина. Вот его доселе плавные движения обрели порывистостьспохватился, видать, вспомнил о хороших манерахи открыл Марине дверь. Задавив мгновенный испуг, Росита нацепила маску холодного высокомерияна пороге стоял Ершов.
В чистеньком костюмчике, в наглаженной рубашке, при галстуке, Григорий будто с подиума сошел после показа мод. Чисто выбрит, надушен, а лицо бледное, осунувшееся. Глаза красные, под ними мешки, во взгляде тоска
Марине даже жалко стало этого гуляку и повесу, реально замученного совестью. Наверное, стыд и нравственные заповеди живы во всяком человеке, даже в последнем мерзавце, только не в каждом они просыпаются, загнанные в отдаленный закуток души, на самое ее донышко. А что выйдет, если их разбудить? Живой ответ стоял перед девушкой, одновременно радуясь и робея.
Здравствуй, сказал Григорий с запинкой, словно сомневаясь в своем праве «тыкать».
Привет, Ершов. Исаева пристально посмотрела на него.
Я ничего никому не рассказал, поспешно заговорил ее визави, ни о Михаиле, ни о тебе!
Молодец, серьезно похвалила Марина, чувствуя, как ее отпускает беспокойство. Я понимаю, что это некрасиво выглядит по отношению к ребятам, но так надо.
Что скажешь, то я и буду делать! торопливо закивал Ершов.
Это не моя тайна, Григорий, строго сказала Исаева, сделав над собою усилие и называя недавнего вражину по имени, скоро все откроется. Может, уже этой весной, не знаю. Ты заходил к Евгению Ивановичу?
Да-да, конечно! Я сразу, как ушел от тебя, баньку истопил на даче, помылся, побрился, нагладилсяи к нему. Меня уже искали, оказывается Ну, я Евгению Иванычу все и выложил: хотел, дескать, пролезть в нелегалы, а Калугин обещал в этом посодействовать. И я, как сексот, передал сведения ну, что проверяют его на измену. Только об этом! А Евгений Иваныч и говорит: «Калугина убили в Первомайске. Надо полагать, Хилер и кокнул. Только как генерал смог выйти на него?»
А ты что? снова напряглась Марина.
А я руками развожупонятия, мол, не имею! тон у Ершова стал капельку свободней. Наверное, говорю, у Калугина были свои контакты. Или американцы подсказали Евгений Иваныч покивал только, и все. Ну, потом он мне втык ха-ароший дал. Я, говорит, должен доверять своим людям, но смогу ли я доверять тебе?
И как, сможет? мягко спросила девушка.
Да, коротко и серьезно ответил Ершов.
Скользнув по нему взглядом, Марина кивнула и прошла в дом. Ребята и девчата из 7-го управления сильно потеснили ее группу, но комнат хватало, а самую большую отдали под штаб.
Сейчас помещение и впрямь приняло черты фронтового штармадве девушки стучали по клавишам пишмашинок, будто наперегонки печатая документы, в углу мигала и пищала большая армейская радиостанция, а на монументальном письменном столе, время от времени просыпаясь, шипели рации милицейского образца: «Докладывает Два-три-пятый. Объект движется по Одесской в сторону рынка. Берем в «вилку». Прием». «Два-три-семьДва-три-пятому. Будьте осторожны. Как поняли? Прием». «Вас понял, Два-три-семь. Конец связи».
На стене висела большая карта Николаевской области и потрепанный план Первомайска, истыканный булавками-флажками. Некоторые районы города дежурные тщательно заштриховали красным карандашомпроверено, Михи нет.
Марина нахохлилась. Неласковая усмешка заиграла на ее губах с ямочками в уголках рта. Росита тут же стерла улыбочку, поймав цепкий взгляд Олейника, начальника областного УКГБ.
Здравия желаю, товарищ полковник, четко сказала она.
И вам не хворать, товарищ старший лейтенант, ухмыльнулся полковник. Шо, не верите в нашу окончательную победу?
Победа будет за нами, спокойно проговорила Исаева, вот только приблизят ли ее поиски? Что-то мне не верится!
Возможно, неожиданно легко согласился Олейник. А шо еще, кроме заряда пессимизма, вы привезли нам из Москвы?
Идею.
Подбросьте!
Марина сняла дубленку и пристроила ее на старую вешалку.
Я подумала, что мы зря тратим время, выслеживая неизвестно кого, энергично заговорила она, поправляя прическу. Наблюдаем за подозрительными, ведем их, а в итоге все зря. Между тем в Первомайске орудуют агенты Моссада, их тут трое или четверо, и двоих из них наши уже как будто вычислили
Одного, Мариночка, извиняющимся тоном вмешался седой аналитик, прогоняя сон с помощью крепчайшего чая, заваренного в огромной кружке. След второго мы потеряли, матерый иудей попался.
Ну пусть одного! Василий Федорович, я что предлагаю Исаева взяла паузу, облекая голую идею в слова. Давайте пока оставим нудное прочесывание школ, техникумов и прочих училищ. Сосредоточимся на поиске моссадовцев. Только чтоб никаких арестов и «прямых действий»! Они же тоже выслеживают Миху? Ну вот! А мы будем следить за ними.