Закончил? спросил Суслов-младший, перебивая мои мысли.
Ага, кивнул я и потянулся, последнюю прогу ввел. Пойду, погуляю, разомнусь маленько.
Только далеко не уходи, обед скоро.
Не пропущу ни за что!
Подойдя к зеркалу, я открыл рот, так, чтобы никто не видел, и осмотрел, как смог, болевший вчера зуб. Он выглядел здоровым, а дырочка затянулась свежей эмалью. Опыт удался!
Знать бы еще, что именно мне удалось Структурированная водаэто сказки для убогих, помешанных на фейках о зомби, НЛО и прочей ерунде. Может, я и впрямь зарядил «Боржоми»?
Что ж, это расширит мои возможности. «Ах я коварный!»
Подумав, заглянул к Нине. Горничная куда-то вышла, но в ящике, приспособленном под мусор, нашлась пустая бутылка из-под украинского красного вина «Оксамит» это было единственное спиртное, признаваемое Сусловым-старшим. Он выпивал его дважды в неделю по рюмочке, стресс снимал.
Я наполнил бутылку обычной колодезной водой и долго водил по ней ладонями, изготовляя «эликсир». Оставлю Михаилу Андреичу на память. И на здоровье!
Накинув куртку, я вышел во двор, шапку натянув по дороге. Участок раскинулся широко, было где пройтись. Минуя затейливую беседку, добрел до берега Москва-реки, скованной полупрозрачным льдом, как будто застекленной. Нетронутый снег сиял белизной, словно накрахмаленный, а краснокорые сосны полосатили его долгими синими тенями. Порой птица срывалась с колючих ветвей, и вниз просыпались снежинки, опадая серебристым конфетти. Солнце цепляло лучами легкие облачка, опушивая их нездешним сиянием Картинка!
Вдохнув свежий воздух, словно причастившись свежести, я пошагал по тропе-аллее между деревьев. Дорожку расчистили, а снежок, оставшийся лежать тонким слоем, приятно проминался «прощайками»за мной тянулись четкие следы «елочкой».
Обогнув молодое деревце, я вышел на круглую полянку, от которой расходилась еще пара исхоженных троп. На одной из них топтался, держась в отдалении, охранник, а по полянке бродил Суслов. В темно-сером пальто, в нахлобученном «пирожке», смахивавшем на меховую пилотку, замотанный в колючий шарф, Михаил Андреевич неторопливо прогуливался, собирая обломанные ветром сухие ветки. Наберет целый «букет» в левую руку и сложит в кучку. Вот уж кому немецкий орднунг как родной!
Помочь? спросил я.
Суслов как раз нагнулся за очередным сучком и повернул ко мне голову, не разгибаясь.
А, тезка просветлел он лицом.
У меня даже мурашки пошли. «Человек в футляре», как за глаза называли Михаила Андреевича, кажется, покидал свою «тару». Редко кто мог похвастаться, что наблюдал на лице Суслова благодушную улыбку. Обычно «серый кардинал» хранил бесстрастное выражение лица, как воин племени апачей, а если и улыбался порой, то язвительно или равнодушно, просто стараясь быть любезным. И вдруг этот памятник непреклонности ожил!
«А ведь улыбка его здорово молодит», подумал я.
Вот, порядок навожу, сказал Михаил Андреевич, больше ж некому Ох, тезка, давненько я не чувствовал себя так хорошо! Гнешьсяи не свербит ничего, не колет Сказка!
Дальше мы пошли вместе. Дима Селиванов топал позади, не мозоля глаза, и делал вид, что его здесь вообще нет.
Сегодня я здорово выспался, негромко заговорил Суслов, хоть и лег поздно, и от мыслей голова гудела, а заснул сразу, как в молодости, не помню даже, чтобы ворочался. Да и под утро изменил своей стариковской привычкебессонницей маяться. Дрых чуть ли не до самого завтрака! коротко рассмеявшись, он смял улыбку, и только морщинки в уголках глаз не разгладились в память о хорошем настроении. Миша, вы думаете по медицинской части пойти?
Нет, Михаил Андреич, мотнул я головой, лучше уж я по компьютерам э-э по ЭВМ.
Ну да, можно было догадаться, понятливо закивал «серый кардинал». У меня и сын, и зять с кибернетикой связались
С «продажной девкой империализма»? глупо сострил я и прикусил язык. А вдруг именно Суслов навесил сей ярлык на «реакционную лженауку»?
Да нет, улыбнулся Михаил Андреевич, приличная девица оказалась!
У меня такое впечатление, сказал я, когда перестал ругать себя за дурость, что вы затрудняетесь, не зная, какое сказать «спасибо».
Да! оживился мой спутник. Именно! Не знаю, как вам выразить свою благодарность, Миша. Ведь вы спасли мне жизнь!
Не преувеличивайте, Михаил Андреич, театрально застеснялся я.
Отнюдь! живо возразил Суслов. В какой-то момент очень тошный момент, когда боль сделалась невыносимой, я вдруг почувствовал пугающий холод. Очень страшно стало, тягостно так Костлявая прибирала меня! Ни разу в жизни я так не боялся, даже в войну. На фронте я был в самом расцвете сил и не один, с товарищами, а тут Эта мука вот уж точносмертная! длилась, наверное, секунд двадцать-тридцать, не дольше, а для меня будто целая вечность минула
Михаил Андреич, серьезно сказал я, если вы хотите меня отблагодарить, то лучше помогите нашим электронщикам. Поддержите Юдицкого, Староса, Пудовкина, Бурцева, Глушкова. Помните индустриализацию перед войной? Тогда поднимали тяжелую промышленность, а сегодня микроэлектронику надо поднимать! В семидесятых ЭВМ важны, как танки и самолеты в тридцатых. Мы, правда, в этом деле поотстали, но ничего, нагоним. Главное, золотые головы есть и золотые руки не перевелисьрастут, откуда положено.
Пару секунд Суслов изучал меня серьезным взглядом. Прошелся молча, руки за спину, чуть горбясь. Потом вынул из кармана ломоть хлеба, стал птицам в кормушки крошить. Упитанный снегирь первым явился за угощением, следом робко слетелись две синички.
Хорошо, энергично кивнул Михаил Андреевич, наблюдая за пичугами, я посмотрю, что можно сделать.
Спасибо.
Главный идеолог страны рассмеялсяэто насторожило пернатых, и он смолк, продолжая улыбаться. Перемогая птичий щебет, донеслись детские крики, больше смахивающие на боевые кличи команчей.
Внуки пожаловали! обрадовался Суслов.
Мы повернули к даче, но первым нам встретился не малолетка, а лохматый Джульбарс. Вывалянный в снегу, пес завизжал, заюлил вокруг хозяина, ластясь и бешено метя хвостом.
Джулька, Джулька! смеялся Михаил Андреевич, уворачиваясь от умильной слюнявой морды. Тогда и мне перепало от собачьей преданностивсю куртку мне извозил своими лапищами. А тут и детки подоспели.
Маленького Колю до того закутали, что он еле ковылял. Его степенно вел за руку старший брат, входивший в отрочество.
Деда Миса! завопил мелкий, выдергивая ладошку. Пусти!
Вырвавшись, он бросился к деду, смешно переваливаясь, и тот оживленно наклонился к нему, облапил, со смехом подхватил на руки.
Деда, ты с-сто? возмутился Коля с высоты. Тебе зе низ-зя, я тязелый!
Уже можно! рассмеялся Суслов.
На обед подавали пюре с сосисками и наваристый борщ. Суслов не терпел кулинарных изысков, предпочитая простую пищу. Видимо, он полагал, что пристрастие некоторых членов ЦК к икре и поросятам с хреном отдает буржуазностью.
После обеда я стал готовиться к отъездуупаковал «свою» микроЭВМ, а осциллограф отнес к Суслову-младшему. Выходя из генеральских покоев, наткнулся на самого Револия Михайловича.
А, вот ты где! обрадовался он. А я уж боялся, что уехал! Беги наверх, отец хочет тебя видеть.
Бегу! Прыгая через две ступеньки, я взлетел по деревянной лестнице наверх.
Привет! улыбнулась мне Майя, шагавшая навстречу. Ты к папе? Вон его кабинет.
Ей было лет тридцать пять, и мне нравилось, что она относилась ко мне, как к давнему знакомому. От этого пропадало ощущение чужеродности госдачи.
Поблагодарив Майю, я постучался в дверь, отделанную орехом, дождался разрешения и вошел. Верно говорят, что по обстановке можно судить о хозяине. Шкафы с книгами доминировали в кабинете Суслова, занимая все свободные стены. На письменном столе лежал справочник по видам птиц, а с краюмаленький бронзовый бюстик Горького.
Звали, Михаил Андреевич?
Суслов сидел не за столом, а в уютном кресле, листая пухлый том сочинений кого-то из классиков. Сняв и удерживая рукой очки в серой оправе, он склонял голову, приближая книгу к тому глазу, что здоровей. Другой видел плохо с молодоституберкулез дал осложнение, а в войну, когда Суслов кочевал с партизанским отрядом по Северному Кавказу, болезнь обострилась.