Первым на земле оказался Адам. Не знаю, как это было, но посмею предположить, что он был в ужасе.
Тем временем картинка на листе жила своей жизнью. Там были созданы поля и горы, высокие папоротники и древние существа, блуждающие в этих красотах. Зато человек, одиноко стоявший средь всего это великолепия дикой природы, как маленькая букашка, спешил забиться в какой-нибудь угол.
Адам мог бы и умереть от своего бездействия, но он знал, что скоро подле него будет Ева, потому отец человеческого рода начал действовать.
Человечек на рисунке засуетился, поспешил в горы, где не было страшных существ, но был лес и были плоды, годные для еды. Он строил хижину, а рассказчик молчал, внимательно наблюдая за старательным человеком. Когда же рисованный Адам смог построить подобие первого дома, он встал в позу и облегченно вздохнул. Тогда из хижины вышла женщина с большим животом, явно готовая к родам.
Бледная рука легла поверх изображения. Старик застыл с вопросом на устах, которому дать волю не решался.
Да, Каин был зачат в раю, а Авель на земле,тихо и сухо сообщил рассказчик. Этот факт был бы неважным, если бы Ева не была
Он осекся, посмотрел на Ивана и внезапно сменил тему:
В чем, кстати, грех Каина?
Убийство.
А как же зависть? Жадность? Ложь?
Ложь? Разве он врал?
Он врал и делал это так упоенно, что сам часто верил в эту ложь.
Рука открыла тетрадь. Ночь спрятала хижину, и тьма этой ночи слилась с темнотой комнаты
Глава 4Бог, которого нет
Он открыл глаза, чувствуя, как по босым пяткам скользит прохлада. Поежившись, он резким движением прижал к груди колени и обнял их в надежде хоть немного согреться. Это не помогало, потому он с силой закрыл глаза, буквально запрещая себе видеть этот мир. Слишком часто он не спал ночами. Слишком часто его ругали за это, и потому он приказывал себе спать, отчаянно дрожа. Но холод сильнее дремы, особенно когда живой разум пытается понять, почему этот ночной холод всегда тревожит его одного.
Так нельзя было уснуть и потому он сел на своей деревянной кровати. Пол показался ему теплым. Этот удивительный факт заставил его сразу же потрогать привычно ледяные ноги. Было в этом влажном холоде что-то утешительное для робкого ребенка.
По телу ходила дрожь, хоть и не было уже того промозглого чувства, что мучило его мгновение назад. Оно отступило, но на смену ему пришло какое-то другое, от которого наворачивались слезы. Он до боли сжимал кулаки, но не плакал. Отец говорил ему постоянно:
Ты мужчина, Каин. Не смей плакать.
Однако Авель давно достиг того возраста, когда тоже должен именоваться этим страшным словом «мужчина», но почему-то его так никто не называл.
«Ты старший, ты должен»,звучало все чаще, а Каин в свои двенадцать не понимал, что такое «должен», но чувствовал, как ложится тяжесть на его грудь каждый раз, когда он слышит это слово.
«Я должен»,пытался сказать он себе, но шепот комом застрял в горле.
Все спали, а его дрожь не думала униматься. Отец с матерью лежали рядом, а младший с ними, пристроившись как раз меж родителями. Каин был уверен, что им тепло, но ему от этого становилось только холоднее.
Спать он уже не мог, сидеть и мерзнуть тоже, но встать не решался, боясь в очередной раз разгневать отца. Это было даже странно, он с восторгом забирался на самые высокие деревья, наблюдал за опасными животными долины, подбирался к некоторым из них непозволительно близко, а потом улыбался, даже если получал раны. Шипел от боли, но улыбался, ведь приключения стоили того. Однако с холодным взглядом отца все было иначе. Когда тот смотрел на него свысока, чуть прищурившись, внутри у мальчика все сжималось, да так сильно, что даже дышать становилось трудно. Он всегда подчинялся, но рядом с покорностью жил протест, словно внутри этого ребенка была создана дамба, именуемая воспитанием, но воды его духа медленно прибывали.
«В следующий раз я не буду молчать»,говорил он себе все чаще, но молчал, возражая лишь в своей горячей голове.
Он чувствовал, что что-то было не так, но никто в этом мире не хотел объяснить, что именно.
Нужно было что-то делать, хотя бы сейчас, потому тихо встал. Осторожно ступил на земляной пол босыми ногами, старательно делая каждый шаг в маленькой хижине, чтобы подойти к тлеющим дровам. Разводить огонь при закрытых окнах, когда все спят, нельзя. Почему? Мальчишка только догадывался, веря на слово отцу и помня тяжелый воздух клубящейся дымной пелены. Однако от холода он уже не чувствовал собственных ног или ему только казалось так. Быть может, он просто неправильный и потому так мерзнет? А может быть отец прав, и всему виной недостаточно искренние молитвы?
Сев на пол и, почти коснувшись тлеющего дерева, он в очередной раз попытался обратиться к Богу, но не мог вспомнить ни одного верного для этого дела сочетания слов. Все, чему его учили, куда-то исчезло. Он не мог вспомнить ни слова по канону, и оттого его глаза невольно стали влажными. Он признавал себя плохим и был готов просить прощение, умолять и искупать вину, только бы Бог был и дал ему чуточку сил, чтобы поверить. Он молился не как верующий, а как жаждущий веры, защиты и любви. Но ответа не было, а от холода немели губы, неспособные уже шептать что-то сбивчивое, но честное.
Тогда внутри что-то сжалось и резко ударило изнутри, заставляя вскочить.
«Бога нет!» хотелось закричать именно это, но стиснув до боли зубы, он быстрым шагом вернулся к кровати. Теперь его не заботила вероятность быть услышанным и разбудить отца. Он четко понимал, что скажет ему в глаза все что думает, обязательно скажет. И хотя этих слов не было, но ему казалось, что они непременно появятся, когда придет время.
Если Бога нет, то и бояться ему нечего!
Он не собирался спать и, повинуясь неясному порыву, с силой дернул льняное полотно, чтобы вскрыть соломенную подстилку, что была ему вместо матраса. Звук рвущейся ткани его не смутил, а скорее раззадорил, а боль в пальцах от напряженной ткани напомнила, что замерзшие руки все еще принадлежат ему. Скалясь, до боли сжимая зубы, он схватил часть сухой травы, в два шага преодолел хижину и бросил этот ворох на тлеющее огнище.
Ничего.
Бога нет!
Сено вспыхнуло почти мгновенно, чуть опалив замерзшие пальцы.
«Бога нет, а огонь есть!»
Он улыбался, забывая о холоде и быстро догорающей соломе. Улыбался, а в глазах появлялись слезы. В голове возникали картины пламени. Он сам не знал почему, но представлял, как горела бы хижина, решись он ее поджечь.
«Бога нет, а пламя есть»
Руки матери легли ему на плечи и прижали к теплому телу.
Тише, милый,прошептала Ева.
Бога нет?
Ты так замерз. Что же ты не разбудил меня?
Она опустилась на колени, заключила его ледяные руки в свои ладони и постаралась согреть, что-то тихо нашептывая.
Бог есть.
Хотелось расплакаться и броситься к ней, чтобы она обняла его как можно крепче, согрела.
Богв руках матери.
Вместо слез все внутри оборвалось. Исчез холод, пропал порыв и мысли. Осталась только пустота. Есть Бог или нет, не все ли равно, если нет его на небесах, а на земле он глух и слеп.
Или нет? Каин не знал, но ему было уже все равно.
Мать вернула его в постель, завернула в покрывало и на миг исчезла, чтобы бережно укрыть теплым отцовским плащом. Он чувствовал ее руки, ее ласковые поцелуи, но облегчения не было. Прежде объятия Евы спасали его от всего, стоило только прижаться к ней и дышать становилось свободнее. Достаточно было одного касания, чтобы стать сильней. Одна улыбкачтоб не плакать. А сегодня она прилегла рядом, целовала, что-то шептала, а он не слышал и легче не становилось. Опустошение окончательно овладело им. Чувствуя себя жалкой тряпичной куклой, он хотел, чтобы она просто ушла, и потому закрывал глаза и ждал одиночества.
Мать быстро поверила в его притворный сон и вернулась в постель. Теперь можно было смело повернуться на спину и смотреть во тьму над головой. Мыслей не было и чувств тоже. Время ускользало прочь, не трогая его, словно даже оно забыло о нем.
Глава 5Право на любовь
Каин не мог понять, что такое с ним случилось, и даже не пытался. Следя за каждым вдохом и выдохом. Слушая биение сердца до самого рассвета. И только первый свет заставил его спешно отвернуться к стене, спрятавшись в покрывало практически с головой. Он и сам не знал почему, но ему хотелось сбежать от наступающего дня. Быть может, усни он этой ночью, все сложилось бы иначе, но он так и не уснул, даже не закрыл глаза, а смотрел в стену перед собой, слыша, как в доме начиналось движение. Слышал голоса своих родителей и даже голос брата, но прислушиваясь к ним, желал не слышать, чувствуя легкую волну тошноты.