Да уж, кивнула Устинья Капитоновна, стоя у стола.
Вот я и подумал, что лучшего места не найти. Как тётя Сима?
Конечно, Ваня, Серафима Панкратьевна налила ему ещё чаю. Мансарда свободна, и улыбнулась. Я была уверена, Ваня, что ты вернёшься, и крестнику твоему всегда и стол, и кров будет, и ему:Бери варенье. Это крыжовенное. Ел когда?
Нет, он улыбнулся. Спасибо. Очень вкусно.
Ну так ещё клади, и печенья бери, не стесняйся.
Он пил чай с ярко-зелёным вареньем и маленькими золотистыми кругляшами и слушал. А потом потом он понёс свои вещи наверх, в мансарду. Комната ему сразу понравилась, он только подумалтоже сразукак это доктор Ваня в ней помещался? Или тогда похудее был? Вещи разбирать он не стал, просто поставил на пол чемодан, положил рядом мешок и стоял, оглядываясь по сторонам. Так так он теперь кто? Квартирант, жилец? Доктор Ваня назвал его своим крестником, да, но но ведь это тоже родство, значитон только сейчас подумал об этомзначит, он и доктор Ваня что, родственники? Значит он не додумал, потому что его позвали вниз.
Проводи меня до автобуса, Андрей.
Конечно, Иван Дормидонтович.
И когда они вышли на улицу, он сразу спросил:
Иван Дормидонтович, кто я им?
Доктор Ваня улыбнулся.
Умеешь ты вопросы задавать, Андрей. Понимаешь, одному тебе будет слишком трудно, а в общежитии тебе не дадут нормально учиться.
Нет, Иван Дормидонтович, я не о том. Я квартирант, да? Я не хочу жить задаром. Сколько я должен платить?
Сто в месяц осилишь?
Он на секунду задумался, прикидывая, и кивнул.
Да. Но
Доктор Ваня улыбнулся.
Со временем ты всё поймёшь, Андрей.
И тут у него вырвалось:
Я думал, мы вместе будем жить и осёкся, слишком поздно сообразив, как это можно понять.
Но доктор Ваня не обиделся.
Нет, Андрей. Тебе пора начинать самостоятельную жизнь. Я буду жить в Царьграде, и улыбнулся. Ничего, найдём время для философии.
Они ещё постояли на остановке, ожидая автобус. Доктор Ваня помог ему разобраться в расписании, подошёл автобус, доктор Ваня сел и уехал, помахав ему на прощание в окно рукой, а он побрёл обратно. Было уже сумеречно, не вечер, а перед вечером, из-за заборов голоса и смех Вот так, теперь он будет здесь жить. Ему надо привыкнуть, убедить себя, что это хорошо, что он не хочет другого
Андрей выключил воду, аккуратно сдвинул внутренний занавес из прозрачной плёнки и перешагнул из душа на пушистый коврик, снял с крючка такое же мохнатое полотенце и стал вытираться. Сквозь цветастую наружную занавеску просвечивало, и он выключил лампу в душе. Круглый стеклянный шар на стене сразу стал из молочного серым. В цветном полумраке он вытерся, натянул трусы и, широко отдёрнув занавеску, стал убирать комнату. Застелил постель, аккуратно расправив зелёное, как молодая листва, покрывало. Вот так, а спущенный край закрывает задвинутый под кровать чемодан. Так-то у него всегда порядок, книги на этажерке, одежда в шкафу, бельё в комоде всего, правда, по чуть-чуть, но и он же только начал своё обзаведение. Оделся он «по-воскресному». И вовремя.
Андрюша, позвал его снизу голос Устинье Капитоновны.
Иду, откликнулся он, скатываясь пор узкой поскрипывающей лестнице. Доброе утро.
Доброе утро, улыбнулась Устинья Капитоновна. Долго спишь, самовар уж когда готов был.
Говорила она строго, но улыбаясь. И Андрей улыбнулся в ответ.
И Серафима Панкратьевна улыбнулась ему и тоже сказала, что он долго спит.
Опять, небось, до полуночи читал.
Она не спрашивала, но Андрей с улыбкой кивнул и сел за стол.
Да, очень интересная книга.
Ну, и слава богу.
Андрей сообразил, что опять забыл, садясь за стол, перекреститься и у себя с утра не помолился, а ведь ему Устинья Капитоновна говорила Серафима Панкратьевна заметила и поняла его смущение.
Ничего, Андрюша.
Ничего, эхом подхватила Устинья Капитоновна, ставя нса стол блюдо с пирожками. Главноежить по-божески, Бог всё видит, а к обедне с нами сходишь, там и замолишь грех.
Андрей молча кивнул: рот был занят горячим и необыкновенно вкусным пирожком.
Крёстный твой тоже редко в церковь заглядывал, а человек божеский.
Божеский человек Андрей смутно представлял смысл похвалы, но это похвала, и он снова кивнул, соглашаясь и с похвалой доктору Ване, и с предложением пойти к обедне. В церкви ему было интересно, и хор красивый, и и не каждое же воскресенье, у него и другие дела есть, дежурства там, поездки в Царьград, ещё что-нибудь но сегодня, конечно, пойдёт.
Как всё вкусно, большое спасибо.
На здоровье, Андрюша. Ещё творожку возьми.
Спасибо, Андрей с улыбкой покачал головой. Я уже сыт, правда.
Его всегда, угощая, не заставляли, и сейчас Серафима Панкратьевна только и сказала:
Ну, как сам знаешь, Андрюша. Отдохни пока. А как заблаговестят, и пойдём.
За? переспросил он, запнувшись на первом же слоге.
А как зазвонят, объяснила Устинья Капитоновна, убирая со стола. Благовест называется, понял?
Д-да, не слишком уверенно ответил Андрей.
Столько новых слов Иногда он терялся в них. Устинья Капитоновна сейчас займётся обедом, а Серафима Кондратьевна пойдёт в сад?
Я я могу помочь?
Спасибо, Андрюша, отдыхай.
В воскресенье грех работать, веско подтвердила Устинья Капитоновна, накрывая стол вышитой скатертью и ставя в центр вазочку с цветами.
А а как же, а если дежурство?
Ну, так это ж людям помощь, Андрюша, здесь греха нет.
Андрей кивнул, соглашаясь. Оглядев убранную столовую, Устинья Капитоновна ушла на кухню. Андрей, ещё раз поблагодарив за завтрак, поднялся к себе, в свою комнату. Да, это действительно его комната. Странно, ведь онжилец, квартирант, а комнатаего. Там, в Спрингфилде, он ни на минуту не забывал, что жильё временное, не его, а здесь надо будет спросить парней, скажем, Эда или Майкла, как это у них. У Криса-то всё ясно: где Люся, так ему и дом, и Родина.
В углуАндрей уже знал, что его называют «красным», но всё ещё не понимал почемувисела икона, обрамлённая вышитым полотенцем. Андрей встал перед ней и, старательно крестясь, прочитал заученную ещё с голоса тёти паши молитву: «Богородице-дево, радуйся». Слова он понимал плохо, да и не старался понимать и делал всё это: ходил в церковь и молился, чтобы доставить удовольствие Серафиме Панкратьевне и Устинье Капитоновне. Ему нетрудно, а им приятно. Чем же заняться? Почитать? Но солнце такое, и тепло Его неудержимо потянуло в сад. А а ну если работать нельзя, он в беседке с книгой посидит.
Андрей перебрал книги на этажерке. Рейтера нет, это он читает серьёзно, с выписками, проверяя себя по словарям, покупному и своему самодельному, а в сад ага, вот это. Он вытащил томик «Занимательно о серьёзном» и пошёл вниз.
Серафима Панкратьевна сидела на веранде в плетёном кресле и перематывала шерстяную пряжу. Андрей остановился, посмотрел и нерешительно предложил:
Я помогу
Спасибо, Андрюша, Серафима Панкратьевна с улыбкой показала глазами на книгу в его руке. В библиотеку собрался?
Нет, я думал в беседке читать, и уже смелее:Давайте давайте я буду нитки держать.
Это пасма называется, кивнула Серафима Панкратьевна. Ты аккуратненько, чтоб не спутать, сними, ну вот, и на руки себе надень, нет, только на пальцы, чтоб легче сходили.
Под её указания Андрей устроился на стуле напротив Серафимы Панкратьевны, держа на растопыренных пальцах пушистые серо-голубые нити.
Это Пасма, повторила Серафима Панкратьевна и стала объяснять:Вот я её в клубок смотаю, вязать буду. Видел, как вяжут?
Да, кивнул Андрей. Тётя Паша, моя крёстная, она вязала носки, я видел.
Ну вот, улыбнулась Серафима Панкратьевна.
Клубок быстро вращался в её руках, увеличиваясь на глазах. Андрей завороженно следил за ним и, когда нить кончилась, невольно разочарованно вздохнул. Серафитма Панкратьевна засмеялась, видя его огорчение.
Тебе понравилось?
Да, кивнул Андрей.
Он не кривил душой, ему в самом деле нравилось вот так сидеть и смотреть, как Серафима Панкратьевна и Устинья Капитоновна что-то делают, хлопочут по хозяйству. Нравилось помогать им. Ещё в первые дни, да, это был третий или четвёртый день, он вернулся из госпиталя и увидел, что Устинья Капитоновна собирается мыть ванну.